К счастью, ее дилемму временно разрешила беременность. Она стала спокойнее. Обошлось без традиционных неудобств: Аврелия находилась в расцвете здоровья и юности, в ней не было болезненности девушек старой патрицианской знати. Кроме того, она взяла за правило каждый день ходить пешком, чтобы не сойти с ума от безделья. Громоздкая, как тумба, служанка Кардикса служила ей достаточно надежной защитой на улицах.
Еще до рождения их первого ребенка Цезаря откомандировали на службу к Гаю Марию. Он очень волновался, оставляя жену в последние недели беременности, такую уязвимую.
– Не беспокойся, со мной все будет хорошо, – сказала она.
– До родов обязательно поживи у своей матери, – наставлял он ее.
– Предоставь все мне, я справлюсь, – ответила она.
Конечно, она не переехала к матери. Она родила в собственной квартире. И помогали ей не модные палатинские врачи, а лишь местная повитуха и Кардикса. Роды были легкими и быстрыми. Родилась девочка, еще одна Юлия, такая же светленькая и голубоглазая – великолепная, как и подобает всем Юлиям.
– Для краткости будем звать ее Лия, – сказала она своей матери.
– О нет! – воскликнула Рутилия, считая, что Лия – слишком просто и невнушительно. – А что, если Юлилла?
Аврелия решительно качнула головой:
– Нет, это несчастливое имя. Нашу девочку будут звать Лия.
Лия была слабенькая. Шесть недель подряд она все плакала и плакала, пока жена Шимона Руфь не решилась спуститься к Аврелии. Выслушав рассказ Аврелии о докторах, о волнующихся бабушке и дедушке Котта, о коликах и простуде, она презрительно фыркнула.
– У тебя ребенок голодный, – сказала Руфь с сильным греческим акцентом. – У тебя нет молока, глупая девочка!
– Да где же я поселю кормилицу? – спросила Аврелия, почувствовав огромное облегчение.
Она сразу поняла, что Руфь говорит правду, но никак не могла сообразить, как ей убедить прислугу потесниться, пустив еще одного человека.
– Тебе не нужно искать кормилицу, глупенькая. В этом доме полно кормящих матерей. Не беспокойся, мы все дадим малышке молока.
– Я заплачу вам, – несмело предложила Аврелия, чувствуя, что ее тон не должен быть покровительственным.
– За что? Предоставь это мне, глупая. И я присмотрю за тем, чтобы все они сначала мыли свои соски! Малышка должна прибавить в весе, мы не хотим, чтобы она болела, – так сказала Руфь.
И у маленькой Лии появился целый дом кормилиц. Самые разные соски побывали у нее во рту, но ей это было безразлично – она питалась греческим молоком, еврейским, римским, испанским, сирийским. И стала поправляться.
Аврелия оправилась после родов и больше не испытывала страха по поводу плачущего ребенка. Без Цезаря стал проявляться истинный характер Аврелии. Для начала она сделала фарш из своих родственников по мужской линии, которых Цезарь просил присматривать за ней.
– Если ты мне будешь нужен, отец, я пришлю за тобой, – твердо сказала она Котте.
– Дядя Публий, оставь меня в покое! – заявила она Рутилию Руфу.
– Секст Юлий, отправляйся-ка ты лучше в Галлию! – ответила она старшему брату своего мужа. После этого она посмотрела на Кардиксу и радостно потерла руки. – Наконец-то моя жизнь принадлежит мне! Грядут некоторые перемены!
Она начала с собственной квартиры, где всем заправляли рабы, купленные после свадьбы. Они работали достаточно хорошо под руководством управляющего, грека по имени Евтих, поэтому у Аврелии не было веских оснований жаловаться на них Цезарю. Только теперь она поняла, что у них с мужем совершенно разные взгляды на вещи. Он был довольно рассеянным и некоторых вещей не видел вовсе, особенно в домашних делах. В течение одного лишь дня Аврелия добилась, чтобы слуги делали то, что велела она. Для начала она с ними поговорила, потом составила для них распорядок дня. Гай Марий был бы в восторге от ее речи – краткой, захватывающе откровенной, произнесенной тоном бывалого полководца.
– О-о-о-о-о! – только и сказал повар Мург управляющему Евтиху. – А я-то думал, что она просто милая малышка!
Управляющий закатил свои красивые глаза под длинными ресницами:
– А как же я? Я-то думал, что нырну к ней в постель и утешу ее немного, пока Гай Юлий отсутствует! Вот незадача! Уж скорее я заберусь в кровать ко льву!
– Ты действительно думаешь, что у нее хватит духу потерпеть такие финансовые убытки, продав всех нас с плохими рекомендациями? – спросил повар Мург, дрожа при одной только мысли об этом.
– У нее рука не дрогнет распять нас, – сказал управляющий.
– О-о-о-о-о! – взвыл повар.
Уладив дело со слугами, Аврелия сразу занялась постояльцем, тоже живущим на первом этаже. Тот первый разговор с Цезарем о жильцах лишил ее решимости немедленно отделаться от этого субъекта. И в конце их разговора Аврелия не упомянула о нем, догадавшись, что муж ее не поймет. Но теперь, когда у нее развязаны руки, она будет действовать.
В другую квартиру на первом этаже войти можно было изнутри. Аврелии потребовалось бы для этого лишь пройти через двор. Однако подобное вторжение придало бы ее визиту нежелательный фривольный оттенок, а этого она определенно не хотела. Поэтому она должна войти к жильцу через парадную дверь. Это означало, что ей придется выйти из своей квартиры на улицу Патрициев, повернуть направо и пройти мимо ряда лавок, которые она сдавала в аренду, к таверне у перекрестка – вверх по улице, оттуда повернуть направо, на Малую Субуру, и пройти вниз, мимо другого ряда лавок, которые она тоже сдавала. И вот наконец она подошла к парадной двери второй квартиры, расположенной на первом этаже.
В квартире проживал знаменитый актер по имени Эпафродит – согласно бухгалтерским книгам, уже более трех лет.
– Скажи Эпафродиту, что хозяйка желает его видеть, – велела Аврелия привратнику.
Ожидая в гостиной – большой, как и в ее квартире, – Аврелия успела оценить ее состояние глазом эксперта и не удержалась от вздоха. Ни трещин, ни отбитых кусков штукатурки, ни отставшей краски. Гостиная была в лучшем состоянии, чем ее собственная. Совсем недавно ее стены были расписаны фресками – купидоны с ямочками на щеках держат в руках цветы и фрукты. По краям фресок висели внушительные пурпурные портьеры.
– Не верю! – проговорил хорошо поставленный голос на греческом.
Аврелия резко обернулась и оказалась лицом к лицу со своим жильцом. Он был значительно старше, чем можно было бы судить по голосу или по тому, как он выглядел на сцене. Ему было за пятьдесят. Золотоволосый парик, тщательно подкрашенное лицо. Просторное платье из тирского пурпура, вышитое золотыми звездами. И этот пурпур – в отличие от многих! – действительно был из Тира, блестящий, пурпурный до черноты, меняющий оттенок в зависимости от освещения – то синевато-сливовый, то интенсивно-малиновый. Только однажды Аврелия видела одежду из настоящего тирского пурпура – когда была на вилле Корнелии, матери Гракхов, которая с гордостью демонстрировала мантию, взятую Эмилием Павлом у македонского царя Персея.
