Итак, как только Цезарь уехал, Аврелия послала за плотником и приказала ему снять все экраны. Он посмотрел на нее так, словно она с ума сошла.
– В чем дело? – с удивлением спросила она.
– Госпожа, через три дня вы будете по колено в дерьме. По пояс – во всем том мусоре, который они захотят выбросить, от дохлой собаки до мертвой бабушки.
Аврелия почувствовала, как горячая волна заливает ей лицо, даже уши запылали. Не неприкрытая правда слов плотника убивала, а ее собственная наивность. Дура, дура, дура! Почему она не подумала об этом? «Потому что, – ответила она себе, – хоть всю жизнь ходи мимо дверей дома, где живешь, но не будешь иметь ни малейшего представления о том, что происходит за этими дверями». Возраст и неопытность тут ни при чем. Привычка жить в особняке – вот в чем дело! Ее дядя Котта догадался бы о назначении этих деревянных щитов не быстрее, чем она.
Она стиснула ладонями пылающие щеки и бросила на плотника такой восхитительный, смущенный взгляд, что он потом мечтал о ней почти год, регулярно приходил, справлялся, не надо ли чего починить, и по крайней мере на сто процентов улучшил качество своей работы.
– Спасибо! – горячо поблагодарила она.
Выезд Эпафродита дал ей возможность приступить к устройству сада во дворе. А потом и новый жилец Гай Матий продемонстрировал, что тоже любит заниматься садоводством.
– Позволь мне помочь тебе! – умолял он.
Трудно было отказать. Тем более она столько времени потратила на то, чтобы найти этих идеальных жильцов.
– Конечно, ты можешь помочь.
Она получила еще один урок. Через Гая Матия Аврелия узнала, что одно дело – мечтать о красивом саде, но совсем другое – создавать его. Сама Аврелия ничего в этом не понимала, а Гай Матий – он-то понимал. Можно сказать, он был гений садоводства. Раньше вода из ванны Цезарей уходила в канализацию, а теперь по трубопроводу стекала в маленькую цистерну во дворе для поливки растений. Эти растения Гай Матий выращивал с поразительной быстротой – заимствовал, как он сообщил Аврелии, в основном из особняка своего отца на Квиринале, а также у других, у кого находился нужный куст, или виноградная лоза, или дерево, или трава. Он знал, как привить слабое растение на сильный подвой. Знал, каким растениям нужно немного извести, а каким подходит обычная римская кислая почва. Знал, в какое время года сеять семена цветов, когда высаживать цветы в клумбу, подрезать ветки. За двенадцать месяцев двор превратился в тенистый сад, ползучие растения обвили решетки на колоннах, пробиваясь вверх, к клочку неба высоко вверху.
Однажды к Аврелии пришел Шимон, писец. На взгляд римлянки, он выглядел странно: длинная борода, кольца волос вокруг маленькой ермолки.
– Госпожа Аврелия, пятый этаж хочет попросить тебя об одолжении, – начал он.
– Если я смогу, Шимон, конечно, я сделаю, – серьезно ответила она.
– Мы поймем, если ты откажешь, потому что то, о чем мы просим, – это вторжение в твою собственность, – сказал Шимон, тщательно подбирая фразы, как делал, когда работал. – Но если мы дадим слово, что никогда не оскорбим твоего доверия, кидая вниз отбросы, то… можем ли мы снять с нашего этажа деревянные экраны? Мы могли бы дышать свежим воздухом и любоваться прекрасным садом.
Аврелия просияла:
– Я счастлива выполнить вашу просьбу! Но я никогда не прощу вам, если вы станете выбрасывать отходы из окон на улицу. Обещай мне, что весь мусор вы будете уносить через улицу в общественную уборную или выливать в канализацию.
Довольный, Шимон обещал.
На пятом этаже сняли экраны с балкона, хотя Гай Матий умолял оставить их там, где они закрывали колонны, так чтобы ползучие растения могли продолжать тянуться вверх. Еврейский этаж положил начало. Изобретатель и продавец специй на втором этаже тоже попросили разрешения снять экраны, а потом и четвертый этаж, и седьмой, и третий, и шестой, пока наконец не остались лишь муравейники вольноотпущенников на двух верхних этажах.
Весной, перед сражением при Аквах-Секстиевых, Цезарь совершил молниеносное путешествие через Альпы с донесением для Рима. Его краткий визит закончился для Аврелии новой беременностью. В феврале она родила вторую девочку – опять у себя дома и опять с помощью лишь местной повитухи и Кардиксы. На этот раз Аврелия уже знала, что молока у нее не будет. И вторую маленькую Юлию, которая потом всю жизнь будет недовольна приставшим к ней детским прозвищем Ю-ю, немедленно приложили к дюжине сосков, рассеянных по разным этажам инсулы.
«Это очень хорошо, – писал Цезарь в ответ на письмо Аврелии, в котором она сообщала о рождении Ю-ю. – У нас теперь есть две Юлии, как и положено по традиции. На этом мы можем производство девочек прекратить. При следующих поездках с донесениями в Рим начнем делать мальчиков Юлиев».
Ее мать Рутилия сказала нечто похожее, желая утешить Аврелию по поводу рождения двух девочек подряд.
– Могла бы заранее догадаться, что бросаешь слова на ветер, – сказал ей довольный Котта.
– Да, но!.. – раздраженно воскликнула Рутилия. – Честное слово, Марк Аврелий, дочь меня поражает! Когда я попыталась утешить ее, она удивленно вскинула брови и сказала, что ей абсолютно все равно, какого пола у нее дети, лишь бы они все были здоровы!
– Но она же замечательная мать! – возразил Котта. – Те из нас, кто может прокормить детей, уже не подкидывают новорожденных девочек, как это делали четыреста-пятьсот лет назад. Всегда лучше, когда мать рада рождению девочек…
– Конечно лучше! Я и не спорю, – резко прервала его Рутилия. – Нет, меня бесит не ее спокойствие, а то, как она делает из меня дуру, пытаясь втолковать мне очевидное!
– Я люблю ее, – тихо засмеялся Публий Рутилий Руф, присутствовавший при разговоре.
– Ну конечно! – фыркнула Рутилия.
– Девочка хорошенькая? – спросил Руф.
– Она совершенство! А чего ты ждал? У этой пары не получится урод, даже если они будут делать детей, стоя на голове, – отвечала Рутилия, задетая за живое.
– Ну-ну, кто это у нас истинная римская матрона? – упрекнул ее Котта, подмигнув Рутилию Руфу.
– Чтоб у вас все зубы повыпали! – воскликнула Рутилия, бросаясь в них подушками.
Вскоре после рождения Ю-ю Аврелия вынуждена была наконец заняться таверной у перекрестка. Она все откладывала решение этой проблемы. Таверна располагалась в ее инсуле, однако Аврелия не могла получать за нее плату, поскольку та считалась местом встреч религиозного братства. Это братство не имело своего храма, но тем не менее считалось официальным и было зарегистрировано в книгах городского претора.
Это заведение досаждало решительно всем. Казалось, в таверне и вокруг нее жизнь не замирала ни на миг, даже ночью. Некоторые из ее завсегдатаев проворно сталкивали людей с тротуара, но при этом никогда не торопились прибирать с того же тротуара отходы.
Кардикса первой узнала черную сторону этого религиозного братства в таверне. Ее послали в лавку в доме Аврелии, чтобы купить мазь для попки Ю-ю. Войдя в помещение, Кардикса вдруг увидела, как двое бандитов прижали к стене хозяйку лавки. Это была старая женщина из Галатии – она знала толк во всяких снадобьях и лекарствах. Головорезы, издеваясь, спорили между собой, какой горшок или бутылку разбить сперва. Благодаря вмешательству Кардиксы ничего не было разбито, – напротив, крепкая служанка Аврелии здорово отделала обоих. После того как бандиты, выкрикивая проклятия, разбежались, она заставила перепуганную старуху рассказать ей все. Оказывается, хозяйка не могла заплатить за охрану лавки.
