– Разве это столь существенно? – спросила Юлия. – Признайся мне честно, так ли много будет для тебя значить, если твои солдаты не получат землю? Римских солдат никогда не наделяли землей – не было такого прецедента. В любом случае они не смогут сказать, что ты не пытался…
– Ты не понимаешь! – нетерпеливо перебил он. – Речь идет теперь уже не столько о солдатах, сколько о моем dignitas, о моем положении в общественной жизни. Если закон не пройдет, я больше не Первый Человек в Риме.
– А Луций Аппулей помочь не может?
– Он старается, боги знают, как он старается! Но мы не побеждаем – мы проигрываем! Я, как Ахилл в реке, не в силах выплыть на берег, потому что берег все отдаляется. Слухи невероятные, Юлия! И никто не борется с ними, потому что клеветники никогда не высказываются публично. Будь я виновен хотя бы в десятой доли того, что обо мне говорят, я бы давно втаскивал валуны на гору в Тартаре.
– Да, с клеветой бороться трудно, – согласилась Юлия. – Но рано или поздно слухи приобретают такие причудливые формы, что люди вдруг приходят в себя. И в твоем случае произойдет точно так же. Люди ужасно наивны и легковерны, но даже самые наивные и легковерные когда-то достигнут насыщения. Сколько можно колоть уже мертвое тело? Закон будет принят, Гай Марий, я уверена. Просто ты слишком с этим торопишься. Не спеши. Подожди, когда всеобщее мнение опять окажется на твоей стороне.
– Да, конечно, закон может быть принят. Но что помешает сенату отменить его, как только Луций Аппулей уйдет с этой должности и у меня уже не будет такого способного народного трибуна? – Марий тяжело вздохнул.
– Понимаю.
– Понимаешь?
– Конечно. Ведь я, муж мой, из рода Юлиев Цезарей, а это значит, что я выросла среди политических дискуссий, пусть даже мой пол запрещает мне заниматься общественными делами. – Она покусала губу. – Это проблема, не так ли? Аграрные законы нельзя ввести в жизнь за сутки. На это уходят годы и годы. Требуется подобрать земельные участки, осмотреть их, размежевать, найти людей, на чьи имена они будут записаны, затем создать комитеты и назначить специальных уполномоченных… Это бесконечный процесс.
Марий усмехнулся:
– Ты говорила с Гаем Юлием!
– Конечно. Но я и сама кое-что понимаю. – Она похлопала по свободному месту рядом с собой на ложе. – Иди сюда, любимый, сядь.
– Не могу, Юлия. – Он продолжал нервно ходить по комнате взад-вперед.
– Неужели нет никакого способа защитить этот законопроект?
Марий вдруг остановился, повернулся, посмотрел на жену из-под густых бровей:
– По правде говоря, есть…
– Расскажи мне, – спокойно попросила она.
– Гай Сервилий Главция об этом подумывал, и Луций Аппулей стоит за это. Они оба стараются склонить меня на свою сторону, но я не уверен…
– Это нечто совсем новое? – спросила Юлия, зная репутацию Главции.
– Достаточно новое.
– Пожалуйста, Гай Марий, расскажи мне!
«Как хорошо, что есть кому рассказать… Кому-то, кто не точит на меня топор, а наоборот – хочет помочь», – подумал Марий устало.
– Я военный человек, Юлия. Я предпочитаю принимать военные решения. В армии каждый знает: когда я отдаю приказ, этот приказ – наилучший в данных обстоятельствах. Поэтому каждый подчиняется, не задавая вопросов. Солдаты знают меня и доверяют мне. Но ведь этот народ Рима тоже знает меня! Римляне тоже должны доверять мне! Но разве это так? Нет! Они столь озабочены осуществлением своих идей, что даже не желают выслушать, что говорят другие. Направляясь в сенат, я знаю заранее – еще не доходя до этого ужасного места! – что буду вынужден делать свое дело в атмосфере ненависти и злой критики. Это заранее лишает меня сил. Я слишком стар. Я чересчур закоснел в своих привычках, чтобы заниматься этими людьми, Юлия. Они все идиоты, они погубят Республику, если будут продолжать делать вид, будто ничего не изменилось с тех пор, как Сципион Африканский был мальчиком! Мои солдатские поселения – это же так хорошо! Вот и все.
– Согласна, – сказала Юлия, скрывая свой испуг.
Марий в эти дни выглядел измотанным, старше своих лет. Впервые за всю свою жизнь он начал полнеть. Вот оно, сидение на собраниях! А ведь он привык мерить землю шагами на открытом воздухе… Его волосы вдруг поседели и поредели. Да, война для тела мужчины более благоприятна, чем законотворчество.
– Давай-ка рассказывай все до конца, – настояла она.
– Этот второй проект содержит дополнительный пункт, который специально придумал Главция. – Марий вновь принялся вышагивать по комнате, роняя слова. – В течение пяти дней после принятия закона каждый сенатор должен принести клятву, что будет соблюдать этот закон вечно.
Юлия не удержалась – ахнула, поднесла руки к щекам, посмотрела на Мария в отчаянии и произнесла самое сильное слово, какое только знала:
– Ecastor!
– Потрясающе, правда?
– Гай Марий, Гай Марий, они никогда не простят тебе, если ты включишь этот пункт в законопроект.
– Ты думаешь, я этого не знаю?! – воскликнул он, воздев руки к потолку. – Но что еще я могу поделать? Я должен получить землю!
Она облизала пересохшие губы:
– Ты еще много лет будешь в сенате. Разве ты не можешь продолжать бороться, пока закон не будет принят?
– Продолжать бороться? Когда же я остановлюсь? Юлия, я устал бороться.
Она решила подшутить над ним:
– Фу! Кто это мне говорит? Гай Марий устал бороться? Ты же борешься всю свою жизнь!
– Тогда было иначе, – попытался он объяснить. – Эта борьба грязная. Ведется не по правилам. И даже неизвестно, кто твои враги и где они скрываются. На поле битвы я готов выйти в любое время! По крайней мере, то, что происходит во время сражения, – происходит быстро и чисто. И побеждает лучший. Но сенат Рима – это публичный дом наихудшего пошиба. И я провожу дни, пробиваясь сквозь эту муть! Я скажу тебе, Юлия: лучше искупаться в крови павших на поле боя! И если кто-то наивный считает, будто политическая интрига губит меньше жизней, чем война, то пусть политики отольют ему на голову!
Юлия поднялась, подошла к нему, заставив его остановиться, и взяла его за руки:
– Мне не хочется так говорить, любовь моя, но Форум явно не для такого прямолинейного человека, как ты.
– Если до сегодняшнего дня я не знал этого, то теперь, спасибо, знаю, – уныло произнес он. – Я считаю, что пункт о специальной клятве, добавленный Главцией, должен быть сохранен. Но, как все время спрашивает меня Публий Рутилий Руф, куда все эти новые законы приведут нас? Действительно ли мы заменяем дурное хорошим? Или просто дурное меняем на худшее?
– Только время покажет, – спокойно ответила Юлия. – Что бы еще ни случилось, Гай Марий, никогда не забывай: люди всегда с ужасом твердят, что тот или иной новый закон означает конец Республики, что Рим больше не Рим… А я знаю по книгам: Сципион Африканский говорил то же самое о Катоне Цензоре! И наверное, какой-нибудь наш предок Юлий Цезарь говорил так о Бруте, когда тот убил своих сыновей. Республика нерушима, и они знают это, хотя и вопят, что она обречена. Помни об этом.
