На ростре все были готовы. В колодце комиций собралось удивительно большое количество регулярных выборщиков и примерно половина сената. Сенаторы-патриции стояли, как всегда, на ступенях. Среди них был Катул Цезарь, действительно выглядевший больным, так что ему даже принесли кресло. Среди них был и цензор Капрарий, чей плебейский статус позволял ему находиться в комиции, однако он предпочел остаться там, где все могли его видеть.
Когда Сатурнин снова объявил о намерении выставить свою кандидатуру, толпа стала истерически приветствовать его. Ясно, что вчерашнее хождение в толпу с наложением рук совершило чудеса. Как и прежде, остальных кандидатов встретили молчанием. Пока последним не появился Луций Эквиций.
Марий резко повернулся к ступеням сената и приподнял свою подвижную бровь в немом вопросе к Метеллу Капрарию. Метелл Капрарий энергично покачал головой. Задать вопрос вслух было невозможно, потому что толпа продолжала приветствовать Луция Эквиция. Она кричала так, словно не собиралась останавливаться никогда.
Затрубили в трубы, Марий выступил вперед, наступила тишина.
– Этот человек, Луций Эквиций, не может быть выбран народным трибуном! – крикнул Гай Марий как можно громче. – Статус его гражданства до сих пор не определен. Прежде чем Луций Эквиций сможет занять любую общественную должность при сенате, цензор должен выяснить, каков его статус!
Сатурнин метнулся мимо Мария и встал на самый край ростры:
– Я утверждаю, что никаких нарушений нормы в данном случае нет!
– От имени цензора я объявляю, что нарушение нормы существует! – невозмутимо повторил Марий.
И тогда Сатурнин обратился к толпе.
– Луций Эквиций – такой же римлянин, как любой из вас! – пронзительно закричал он. – Посмотрите на него! Вы только посмотрите на него! Это же вылитый Тиберий Гракх!
Но Луций Эквиций смотрел вниз, в колодец комиций, в то место, которого толпе не было видно. Там сенаторы и сыновья сенаторов, вытаскивая из-под одежды ножи и дубинки, двинулись вперед, словно хотели стащить Луция Эквиция с ростры к себе.
Луций Эквиций, бравый ветеран, прослуживший десять лет в легионах, – во всяком случае, он так говорил, – отпрянул, повернулся к Марию, схватил его за руку:
– Помоги мне!
– Я бы тебе помог – такого бы дал пинка, глупый ты смутьян! – прорычал Марий. – Но с выборами пора заканчивать. Ты не можешь в них участвовать. Если ты останешься на ростре, кто-нибудь тебя прирежет. Единственный способ спасти тебя – спрятать в темнице. Тебя не найдут. Посидишь там, пока все не разойдутся.
Два десятка ликторов стояли на ростре, десяток из них были с фасциями – символом консульской власти; они принадлежали консулу Гаю Марию. Консул Гай Марий окружил ими Луция Эквиция, и они повели его в сторону темницы. Толпа расступалась, завидев пучки прутьев с топориком в середине на плече малиновых туник.
«Не верится, – подумал Марий, глядя, как расступается народ-океан. – Они могут так кричать! Они так преклоняются перед человеком, как не преклоняются перед богами! Для них это должно выглядеть так, словно я арестовал человека. Но что они делают? Что они делают всегда, когда видят ликторов с фасциями на плечах, а позади них кого-то в тоге с пурпурной каймой? Они уступают дорогу Величию Рима. Даже ради Луция Эквиция они не посягнут на авторитет фасций и тоги с пурпурной каймой. Это шествует Рим. Что такое Луций Эквиций, в конце концов? Жалкое подобие Тиберия Семпрония Гракха, которого они любили, любили, любили. Это не Луция Эквиция они приветствуют! Они приветствуют память Тиберия Гракха…»
С неизвестным ему раньше чувством гордости смотрел Гай Марий на ликторов, словно спинной плавник гигантской рыбы рассекавших волны людского океана. Это была гордость за традиции, сохранявшиеся в течение шестисот пятидесяти четырех лет и все еще такие устойчивые, что могут отразить поток и более грозный, нежели нашествие германцев. И для этого не требуется армии, хватит лишь пучка прутьев на плече. «И я, – думал Гай Марий, – стою здесь в своей тоге с пурпурной каймой и ничего не боюсь, потому что на мне эта тога и я могущественнее любого царя, который когда-либо ступал по этой земле. У меня нет армии, и в городе я не ношу на плече топора в связке прутьев. У меня нет вооруженной охраны. А они все равно расступаются, завидев лишь символы моей власти – несколько палочек и бесформенный кусок ткани, на котором пурпура меньше, чем на одежде saltatrix tonsa, демонстрирующей свои достоинства. Да, лучше я буду консулом Рима, чем владыкой мира!»
Вернулись ликторы, а вскоре после этого появился и Луций Эквиций, которого толпа без всяких эксцессов освободила из камеры и водрузила опять на ростру – без всякой суеты и, как показалось Марию, словно бы извиняясь. И он стоял там, трясущаяся развалина, мечтающая очутиться где угодно, только не здесь. Марий понимал мысли толпы: «Наполни мое ведро, я голоден, не прячь мою еду».
А тем временем Сатурнин старался как можно быстрее провести выборы. Ему очень хотелось убедиться в том, что он снова народный трибун, прежде чем что-либо помешает этому. Голова его полнилась ослепительными планами на будущее. Он думал о мощи и величии толпы, о том, как она умеет демонстрировать свое восхищение. Люди приветствовали Луция Эквиция, потому что тот похож на Тиберия Гракха? Они приветствовали Гая Мария, этого старого разбитого идиота, потому что он спас Рим от варваров? Но они не приветствовали Эквиция или Мария так, как приветствовали его, Сатурнина! А какой это материал, если над ним поработать! Это вам не сброд из сточных канав Субуры! Эта толпа состоит из респектабельных людей. Пусть желудки их пусты, зато принципы остались незыблемыми.
Один за другим выступали кандидаты – и трибы голосовали, регистраторы тщательно все записывали, а Марий и Сатурнин наблюдали. И наконец наступил момент, когда пришлось решать вопрос о Луции Эквиции. Последний вопрос. Марий и Сатурнин обменялись взглядами. Затем Марий перевел глаза на ступени сената.
– Что ты хочешь сказать мне сейчас, цензор Гай Цецилий Метелл Капрарий? – крикнул Марий. – Хочешь ли ты по-прежнему, чтобы я лишил этого человека права быть избранным, или же снимаешь свое возражение?
Капрарий беспомощно уставился на Скавра, тот – на посеревшее лицо Катула Цезаря, а последний – на великого понтифика Агенобарба. Наступила долгая пауза. Толпа молча ждала, не имея ни малейшего представления о том, что происходит на самом деле.
– Пусть баллотируется! – крикнул Метелл Капрарий.
– Пусть баллотируется! – повторил Марий Сатурнину.
А когда результаты были подсчитаны, Луций Аппулей Сатурнин вышел на первое место. Он был избран народным трибуном на третий срок. Были выбраны также Катон Салониан, Квинт Помпей Руф, Публий Фурий и Секст Тиций. На втором месте оказался бывший раб Луций Эквиций, отстающий от Сатурнина на три-четыре очка.
– Жалкая коллегия будет у нас в этом году! – насмешливо произнес Катул Цезарь. – Мало нам Катона Салониана – теперь еще и настоящий вольноотпущенник!
