А теперь, снова будто ниоткуда, германцы вернулись. Сотни тысяч их хлынули в Заальпийскую Галлию, где река Родан вытекала из озера Леман. Галльские земли, владения данников Рима – эдуев и амбарров, – наводнили эти страшные, все ростом десять футов, с мертвенно-бледной кожей, гиганты римских легенд, духи подземного мира северных варваров. Германцы спустились в теплую, плодородную долину Родана, сметая на своем пути все живое, от человека до мыши, от целых лесов до ничтожного папоротника. Посевы интересовали их не больше, чем перелетные птицы.
Новость опоздала на несколько дней. Уже нельзя было отзывать консула Квинта Цецилия Метелла и его армию, достигшую Африки. Таким образом, консул Марк Юний Силан, которого держали в Риме, где он мог принести наименьший вред, хотя и был дураком, а становился лучшей кандидатурой на роль командующего. Таковы были традиции, таков был закон. Ибо правящий консул в подобной ситуации не мог быть заменен никем другим, если этот консул сам изъявляет желание идти на войну. А Силан просто горел желанием пойти войной на германцев. Как и Гней Папирий Карбон пять лет назад, Силан воображал германские повозки, груженные золотом. И жаждал этого золота.
После поражения Карбона германцы не стали подбирать оружие и доспехи, которые побежденные римляне оставили на своих погибших или побросали на бегу, чтобы легче было уносить ноги. Таким образом, не забывчивые германцы, а именно практичный Рим направил команды собрать с поля боя все оружие и доспехи. Эта военная добыча до сих пор лежала на складах по всему городу, ожидая, когда ею воспользуются. Ограниченные ресурсы оружейников были исчерпаны Метеллом в самом начале подготовки к африканской экспедиции. Спешно набранные легионы Силана можно было вооружить только с этих складов. Рекрутам, у кого не было ни оружия, ни доспехов, пришлось выкупать их у государства. Так что государство немножко подзаработало на новых легионах Силана.
Набрать войска для Силана оказалось значительно труднее, чем для Метелла. Вербовщики старались как могли, но их поджимали сроки. На имущественный ценз зачастую попросту закрывали глаза. Торопливо заносили в списки людей с низким имущественным цензом, но желающих воевать. Вооружали их со складов Карбона, а стоимость оружия вычитали из компенсационных выплат. Призывали даже ветеранов, которые безмятежно проводили дни в сельской местности, честно отслужив свои десять сезонов.
И наконец все было готово. Марк Юний Силан отправился в Заальпийскую Галлию во главе великолепной армии из семи легионов, с многочисленной кавалерией фракийцев и галлов из более оседлых районов Римской Галлии. Был конец мая, не прошло и восьми недель с тех пор, как новость о вторжении германцев достигла Рима. За это рекордно короткое время Рим набрал, вооружил и частично обучил армию в пятьдесят тысяч человек. Только такое чудовище, как германцы, могло вызвать столь героические усилия.
– Вот живое свидетельство того, на что мы, римляне, способны, если проявим волю, – сказал Гай Юлий Цезарь своей жене Марции, когда они возвращались домой.
Семья Цезаря уезжала посмотреть, как легионы выступят по Фламиниевой дороге в сторону Италийской Галлии. Великолепное и ободряющее зрелище.
– Да, если Силан справится, – заметила Марция, истинная жена сенатора, активно интересующаяся политикой.
– Думаешь, он не справится? – спросил Цезарь.
– Ты тоже так думаешь, признайся. И все же, глядя, как множество подбитых железом сапог маршируют по Мульвиеву мосту, я радовалась, что у нас теперь есть такие цензоры, как Марк Эмилий Скавр и Марк Ливий Друз. – Марция удовлетворенно вздохнула. – Марк Скавр прав: Мульвиев мост шатается и еще одного наводнения не переживет. И что тогда мы будем делать, если все наши войска окажутся на южном берегу Тибра, а потребуется спешно переправить их на северный? Хорошо, что выбрали его, поскольку с него взяли клятву отстроить Мульвиев мост заново. Замечательный человек!
Цезарь улыбнулся немного кисло, но сказал, пытаясь быть справедливым:
– Скавр! Его имя у всех на устах, чума на его голову! Он фигляр, ловкач и на три четверти мошенник. Но одна его четверть все-таки стоит больше, чем иной человек весь целиком. И за это можно простить ему все остальное. Кроме того, он прав: нам действительно нужна новая программа общественных работ, а не только поддержание занятости на должном уровне. Все эти скряги, которых в последнее время мы вынуждены терпеть в качестве цензоров, едва ли стоят той бумаги, где царапают свои цензы! Отдадим должное Скавру: он намеревается пересмотреть некоторые пункты, которым давно следовало уделить внимание. Хотя лично я не могу смириться с его идеей осушения болот вокруг Равенны или с его планами относительно системы каналов и дамб между Пармой и Мутиной.
– Да будет тебе, Гай Юлий, будь великодушен! – воскликнула Марция немного резковато. – По-твоему, это так ужасно, что он собирается укротить Пад? Германцы в Заальпийской Галлии – разве это не достаточная причина озаботиться тем, чтобы наши армии не оказались отрезанными от альпийских перевалов разлившимся Падом!
– Я уже сказал, что согласен, идея хорошая, – ответил Цезарь, а потом упрямо добавил: – И все же я считаю, что в целом ему удалось осуществить свою программу общественных работ именно в тех местах, где у него в изобилии клиентов. И к концу этих работ их число возрастет раз в шесть. Эмилиева дорога тянется от Аримина на Адриатике до Таврасии в предгорьях Западных Альп – триста миль клиентов, прижатых друг к другу, как камни на мостовой.
– Ну и пожелаем ему удачи, – не менее упрямо сказала Марция. – Думаю, ты найдешь, над чем посмеяться, когда он будет мостить дорогу на западном побережье.
– Ты забыла еще упомянуть ветку к Дертоне, которая свяжет дорогу восточного побережья с Эмилиевой, – съязвил Цезарь. – Вот когда он добьется, чтобы его именем назвали все дороги! Представляешь – Эмилиева дорога имени Скавра!
– Брюзга, – произнесла Марция.
– Ханжа, – не остался в долгу Цезарь.
– Бывают минуты, когда мне хочется, чтобы ты не нравился мне так сильно, – сказала Марция.
– Бывают минуты, когда мне хочется того же, – отрезал Цезарь.
В этот момент вошла Юлилла. Она очень похудела, но еще не превратилась в ходячий скелет. В этом состоянии она находилась уже два месяца. Юлилла нашла компромиссную диету, которая позволяла ей вызывать своим видом острую жалость к себе, но при этом не умереть – ни от голода, ни от болезней. Смерть в планы Юлиллы никак не входила.
У нее было две цели: первая – заставить Луция Корнелия Суллу признаться, что он любит ее, а вторая – довести семью до отчаяния. Она знала, что только тогда у нее появится шанс уговорить отца разрешить ей выйти замуж за Суллу. Очень молодая, но уже сильно избалованная, она тем не менее не переоценивала свою власть, не ставила ее выше власти отца. Гай Юлий Цезарь любил младшую дочь до безумия, потакал всем ее прихотям, не жалея денег. Но когда дело коснется ее замужества – будет так, как решит он. И еще она знала: он выберет ей в мужья того, в ком будет уверен. Но Луций Корнелий Сулла в качестве ее супруга? Никогда, никогда, никогда Гай Юлий Цезарь не согласится на это. Никакой аргумент – ее или Суллы – не заставит его передумать. Она могла бы рыдать, умолять, могла бы говорить о вечной любви, могла бы вывернуться наизнанку – и все равно ее отец не даст своего согласия. Особенно теперь, когда помещенное в банк ее приданое составляет почти сорок талантов – миллион сестерциев! Это делает ее желанной партией и лишает Суллу последней возможности когда-либо убедить ее отца в том, что он хочет жениться не из-за денег. Если, конечно, Сулла признается себе, что все-таки хочет жениться на ней.
