Он остановился. Комиций смотрела на него в полном молчании. Взгляды всех были прикованы к его энергичному лицу, горящим глазам, гордо выдвинутому подбородку и выгнутой груди.
– Почтенные сенаторы не дают шанса этим тысячам тысяч людей! Не позволяют мне воззвать к их преданности, к их любви к Риму, к их желанию послужить Риму! А почему? Уж не потому ли, что почтенные отцы сената любят Рим больше, чем я? Нет! Потому что они любят себя и свой собственный класс больше, чем Рим или что-либо еще! Поэтому я обращаюсь к тебе, народ Рима, дай мне – и Риму! – то, в чем отказывает сенат! Дай мне неимущих! Отдай мне самых униженных из самых низших слоев общества! Позволь мне превратить их в граждан, которыми Рим может гордиться! В граждан, которых Рим может использовать, а не просто терпеть! В граждан, которые будут вооружены, обучены, которые получат от государства плату за верную службу! Дашь ли ты мне то, что я прошу? Дашь ли ты Риму то, в чем он нуждается?
Поднялся всеобщий крик. Слышались громкие возгласы, топанье ног. Столетние традиции явно рушились. Девять народных трибунов искоса посмотрели друг на друга и молча согласились воздержаться от вето, ибо все они хотели жить.
– Гай Марий – хищный, подлизывающийся оборотень, – сказал Марк Эмилий Скавр в сенате, когда был принят lex Manlia – закон Манлия, по которому действующий консул мог набирать в армию добровольцев из числа неимущих. – Гай Марий – зловредная язва на теле сената! Гай Марий – вот наиболее очевидная причина, почему, уважаемые сенаторы, мы должны сомкнуть наши ряды против «новых людей». Нельзя давать им места даже в самом заднем ряду этого почтенного учреждения! Что, спрашиваю я вас, может знать какой-то Гай Марий о сути Рима, о неувядаемых идеалах его традиционного правления? Я принцепс сената – места, где сохранен самый дух Рима! За те долгие годы, что я пребываю среди этих столь любимых мной стен, я никогда не видел человека более коварного, опасного, вероломного, чем Гай Марий! Дважды за три месяца он захватил свято чтимые прерогативы сената и швырнул их на грубый алтарь народа! Сначала он ликвидировал наш сенаторский эдикт, по которому Квинту Цецилию Метеллу был продлен срок консульства в Африке. А теперь, чтобы удовлетворить собственные амбиции, он эксплуатирует невежество народа, желая получить от него власть вербовать солдат. Это противоестественно, бессовестно, безрассудно и неприемлемо!
На собрании присутствовали все. Из трехсот сенаторов свыше двухсот восьмидесяти явились на эту сессию – вытащенные Скавром и другими лидерами из своих домов и даже поднятые с одра болезни. Они сидели на низких складных стульях в три яруса по обе стороны курии, как огромный выводок белоснежных кур на шестах в просторном курятнике. Только пурпур на тогах старших магистратов нарушал эту белизну. Десять народных трибунов восседали на длинной деревянной скамье. По другую сторону, отдельно от основной массы, разместились два курульных эдила, шесть преторов и два консула – на красивых резных креслах из слоновой кости, поставленных на возвышении в дальнем конце зала, напротив огромных бронзовых дверей.
На этом же возвышении находился и Гай Марий – рядом, но чуть позади старшего консула Кассия. Такое расположение было чисто традиционным. Марий выглядел спокойным, удовлетворенным, как кот. Он слушал Скавра без смятения, без гнева. Дело сделано. Он получил необходимый мандат. Он мог позволить себе быть великодушным.
– Сенат должен сделать все возможное, чтобы ограничить полномочия, которые Гай Марий предоставил простолюдинам. Простолюдины должны оставаться тем, чем были всегда, – бесполезным сбродом голодных ртов, о которых мы, более привилегированные, должны заботиться – и никогда не требовать взамен никаких услуг. Раз пролетарий не делает для нас никакой работы, не приносит нам никакой пользы, значит он не более чем просто зависимый человек. Как жена римлянина, которая не трудится и не обладает властью, не имеет голоса. Простолюдин не может ни на что претендовать, не может требовать от нас то, чего мы не хотим дать, ибо он ничего не делает. Он просто существует. Но благодаря Гаю Марию мы оказались лицом к лицу с проблемами и нелепостями того, что я должен называть армией профессиональных солдат – людей, у которых нет иного источника дохода, иного способа обеспечить себе существование, людей, которые захотят оставаться в армии от кампании до кампании, людей, которые обойдутся государству в огромные суммы. И еще, почтенные сенаторы, теперь эти люди будут утверждать, что отныне имеют право голоса в решающих вопросах, поскольку они служат Риму. Вы слышали народ? Сенаторы, которые ведут дела казначейства и распределяют общественные фонды, должны порыться в сундуках и найти там деньги, чтобы обеспечить армию Гая Мария оружием, снаряжением и всем другим, необходимым для ведения войны. Такова воля народа Рима. Народ также велел нам платить этим солдатам регулярно, а не в конце кампании, когда у нас появляются трофеи, за счет которых мы можем возместить издержки. Снабжение армий из неимущих сломает финансовый хребет государства!
– Чепуха! – возразил Марий. – В казне денег столько, что Рим не знает, что с ними делать! Вы, почтенные сенаторы, никогда их и не тратили! Вы только копите и прячете.
Поднялся ропот, лица стали покрываться пятнами, но Скавр поднял правую руку, призывая к порядку:
– Да, казна Рима полна! Но так и должно быть! Даже при крупных затратах на общественные работы, которые я определял в бытность мою цензором, казна оставалась полной. Но в прошлом были времена, когда она действительно пустела. Три войны, которые мы вели с Карфагеном, подвели нас к самому краю финансового краха. Так что плохого в том, спрашиваю я вас, чтобы постараться предотвратить подобное? Пока казна полна, Рим будет процветать.
– Рим будет процветать куда больше, если его неимущие граждане получат деньги, которые они смогут тратить, – возразил Марий.
– Это не так, Гай Марий! – воскликнул Скавр. – Голодранцы растранжирят свои деньги по мелочам. Эти средства уйдут из обращения и не дадут прироста.
Он отошел от своего стула в первом ряду и встал около больших бронзовых дверей, откуда все могли хорошо видеть и слышать его.
– Я говорю вам, почтенные сенаторы, что в будущем мы должны, не щадя сил, противиться, если консул захочет воспользоваться законом Манлия и набрать рекрутов из неимущих. Народ приказал нам оплатить именно армию Гая Мария, но в законе не сказано, что мы должны оплачивать любую армию, какая будет набираться впоследствии! И такой линии поведения мы должны придерживаться и впредь. Пусть следующий консул соберет всех нищих, каких только захочет, чтобы пополнить ряды своих легионов. Но когда он обратится к нам, хранителям денег Рима, мы должны будем отказать ему. Государство не может позволить себе финансировать полевое обеспечение армии нищих, это ясно. Нищие – ленивые, безответственные люди, они не уважают имущество, ни движимое, ни недвижимое. Будет ли человек беречь полученную даром кольчугу, как свою собственную? Нет! Конечно не будет! Зачем? Ведь она не стоила ему ни гроша. Он оставит ее ржаветь на соленом воздухе или под дождем. Он вытащит колья из палатки и забудет взять ее с собой или сложит ее в изножье кровати какой-нибудь иноземной шлюхи. А потом еще будет удивляться, почему эта женщина ночью украла ее, чтобы отдать своему приятелю-скордиску! А что будет потом, когда эти нищие уже не смогут служить в легионах? Наши традиционные солдаты имеют собственность, у них есть дома, куда они возвращаются. Неимущие ветераны будут представлять для нас серьезную опасность. Многим ли из них удастся скопить сколько-нибудь денег из тех, что государство будет им платить? Многие ли из них положат в банк свою долю в трофеях? Нет! И в конце своей оплачиваемой службы возвратиться им будет некуда. У них не будет дома, не будет средств к существованию. Ах да, я слышу, как вы говорите: «А нам-то какое до этого дело? Они же всегда кое-как сводят концы с концами!» Но, почтенные сенаторы, эти армейские неимущие за годы военной службы привыкнут к тому, что государство их кормит, одевает, дает им жилище. После отставки они лишатся всего этого. Они будут очень недовольны. Любая жена, которую сначала избаловали и которой потом начали отказывать в деньгах, становится сварливой. И вот тогда-то от нас потребуют, чтобы мы изыскали возможность платить этим нищим ветеранам пенсии! Этого нельзя допустить!
