Я сказал успокаивающе:
– Хорошо, проведем. Неужели именно это вас так расстроило?
Она вздохнула, по лицу пробежала глубокая тень, а страдание в глазах стало еще заметнее.
– Да, конечно.
– Леди Хорнегильда, – произнес я, – давайте не. Я же зрю. Сюзерен должен как бы. У вас что-то не бардзо. Чё?
Она тяжело вздохнула, страдальчески заломила руки.
– Ваша милость… ну зачем… зачем вы отпустили из тюрьмы Сулливана?
Я смотрел с удивлением, наконец поправил медленно, следя за ее лицом:
– Герцога Сулливана…
Она горестно вздохнула:
– Ах да, он же теперь еще и герцог… Ну зачем вы его возвели в бароны?
Я поинтересовался:
– Леди Хорнегильда, а что такого, что он герцог? Плохо другое, что он мятежник…
Она сказала натянутым как тугая струна голосом:
– Ну так и не нужно было его выпускать!
Я не сводил с нее взгляда, но она только беспомощно заламывает руки, наконец я спросил вкрадчиво:
– Леди Хорнегильда, вы никогда не лезли в мои дела… столь явно. Что случилось теперь?
Ее бледное лицо пошло красными пятнами, она торопливо присела в глубоком поклоне и опустила голову.
– Ваша светлость! Я никогда…
– Да ладно вам, – сказал я и, взяв ее за подбородок, поднял ее голову, на меня взглянули чистые глаза, где уже начали скапливаться слезы. – Попытались повлиять. На меня все пытаются влиять. Но сейчас вас что-то совсем занесло… Что у вас за такая лютая неприязнь к Сулливану? Говорите, говорите, я все равно выдавлю из вас ответ. Вот сейчас возьму и начну давить.
Слезы заблестели ярче, запруда начала подаваться, я беспомощно следил, как она подалась под напором, хотя у меня было желание задрать ей голову еще выше, чтобы слезы оставались на месте, но тогда голова вообще оторвется, шея больно тонкая и нежная, как у той, что на первый в ее жизни бал…
Блестящие жемчужины побежали по щекам, оставляя мокрые следы, голос прозвучал едва слышно:
– Он меня обесчестил…
– Что? – переспросил я в изумлении. – Сэр Сулливан? Мне он показался настолько старомодным… в смысле исполненным всяческих достоинств рыцарем высших доблестей… гм, что как-то с его обликом морале это даже не вяжется.
Она сказала торопливо:
– Не в прямом смысле…
– А-а-а, – протянул я, – тогда давайте подробнее, леди. А то я не весьма как бы зело и обло в таких сложных и непредсказуемых делах. Мне бы чё-нить попроще, ну там войну кому объявить, флот выстроить, экономику поднять или опустить…
Она прерывисто вздохнула.
– Он несколько раз приезжал со своими друзьями ко двору моего отца. Ездили на охоту, соревновались в метании копья и топора, укрощали коней… Потом как мы встретились, я была настолько уверена, что я ему понравилась… были все признаки… очень понравилась, что я опрометчиво отбросила девичий стыд и сказала ему, что он может просить у моего отца моей руки.
Я терпеливо ждал продолжения рассказа, но она замолчала и опустила голову. Я вздохнул.
– Леди, думаете, мне уже все ясно?
Она посмотрела на меня несколько удивленно.
– Ну да… Вы же умный, ну, так мне почему-то сказали.
– Плюньте ему в глаза, – посоветовал я. – Это кто-то под меня копает. Быть умным… нет, ни за что! Я тоже хочу жить легко и радостно.
Она тяжело вздохнула.
– В общем, он в очень скользких выражениях…
– Изысканных?
Она покачала головой:
– Нет, он грубоват, мне это в нем и нравилось. Никакого изыска, все чисто и прямо, но в том случае он так прямо извивался в поисках слов, чтобы отказать мне и не обидеть…
Я сказал понимающе:
– Хотя, конечно же, вы были оскорблены до глубины.
– Еще бы.
Я поинтересовался как можно более участливо, одновременно подавляя зевоту:
– И… как? Что дальше?
Она вскинула голову и взглянула на меня с выражением настоящей королевы.
– Разве не понятно? Я просила отца не принимать его больше. Не знаю, как отец меня понял, но с той поры я о Сулливане больше не слышала вовсе, пока вы его не сделали бароном только для того, чтобы могли с ним подраться!
Я смотрел на нее с сочувствием.
– Ну да, о нем сразу заговорили. Как же! Властелин замка и земли, сумевший вырвать для своих владений независимость! Слушать такое вам было так же приятно, как глотать уксус для цвета лица. Что, правда он отбеливает?
Она произнесла хмуро:
– Ничего он не отбеливает. Только желудок болит. А Сулливан… Впрочем, вы угадали.
– А потом поперло, – продолжил я. – Его родственник был казнен за мятеж, а Сулливан унаследовал его титул, стал в одночасье герцогом… И вот о нем заговорили еще больше. А вам и совсем как бы… Все понятно, кроме совсем уж ерунды.
– Ваша светлость?
Я окинул ее внимательным взглядом.
– Леди Хорнегильда, вы были каким-то чудовищем?
Она вспыхнула до корней волос, но выпрямилась гордо, глаза гневно засверкали.
– Я не поняла вашего оскорбительного вопроса, сэр Ричард!
– Я имею в виду, – пояснил я, – вы пили уксус до знакомства с Сулливаном или после? Мне все же кажется, после…
Она произнесла твердо:
– Я была самой красивой в Сен-Мари!.. Обо мне слагали баллады!
– Тогда… почему?
Она поморщилась.
– Разве я виновата, что наша семья одна из самых могущественных и богатейших в королевстве?..
– Это и было причиной?
Она опустила голову.
– Для такого гордеца – да.
Я развел руками.
– Как же люблю этот благородный мир! И простые примитивные страсти. Он бедный, но гордый, принес любовь в жертву своей чести, а вы, цельная женщина, жаждете, чтобы его казнили за такое зверское и глумливое оскорбление самой лютой смертью!.. Можете не отвечать, уже мене, текел, фарес.
Она следила за мной гордо-пугливым взглядом, а я прошелся взад-вперед, размял плечи, задумался.
– Вообще-то можно и подумать над вашей проблемой… Я такой универсальный думатель. Мудрец, можно сказать, если совсем уж скромно.
В дверь осторожно заглянул сэр Жерар:
– Ваша светлость…
Я повернулся к нему, он правильно истолковал выражение моего державного лица и сказал торопливо, но твердо:
– Ваша светлость, к вам гонец. Срочно.
