Я махнул рукой:
– Зови сюда.
Он выразительно посмотрел в сторону королевы красоты.
– Простите, ваша светлость…
Я сказал с подчеркнутой неохотой:
– Ах да, сверхсекретные сведения… Простите, леди Хорнегильда, закончим разговор позже.
Она присела в поклоне.
– Ваша светлость…
– Леди Хорнегильда, – ответил я.
Когда она исчезла за дверью, я сказал негромко:
– Вы прям чувствуете ситуацию, сэр Жерар. Как граф Ришар решился с вами расстаться?
Он поклонился.
– Спасибо за лестную оценку, ваша светлость… Так что с гонцом?
Я удивился:
– В самом деле прибыл? Как вовремя… Давайте его сюда.
В коридоре звякнуло железо, слуга отворил дверь кабинета и впустил молодого стройного и легкого паренька, идеального для передачи посланий на дальние расстояния, таких кони просто не чувствуют на спине.
Он шагнул вперед быстро и легко, моментально припал на одно колено и, не дожидаясь вопроса, выпалил:
– Ваша светлость, сообщение от графа Рейнфельса!
– Отлично, – сказал я бодро. – Что у него?
– Его войско, – отрапортовал он лихо, – прибудет через четверо суток! Просит сообщить, в какую часть королевства им будет приказано направиться сразу от Тоннеля.
– В Тараскон, – быстро сказал я. – Все в Тараскон!
Гонец поклонился, спросил снова:
– Еще он спрашивает насчет армии турнедцев. Они идут следом за ним, тоже хотели бы знать, куда им…
Я сказал довольно:
– Узнаю Рейнфельса. Не любит турнедцев, но уже начинает скрепя сердце заботится и о них.
– Общее дело, ваша светлость, – произнес сэр Жерар. – Граф всегда отличался повышенным чувством долга. Хотя он из Фоссано, к сожалению.
Я подумал, ответил решительно:
– Скажешь, им к Тараскону тоже.
Гонец поклонился.
– Будет исполнено, ваша светлость.
Я шевельнул пальцами, он вскочил, быстрый и сияющий, быстро отвесил поклон и пропал за дверью, словно прошел ее насквозь.
Сэр Жерар проводил его озабоченным взглядом.
– Ваша светлость, правильно ли?
– Что вас беспокоит?
– Не лучше ли направить часть войск в Гандерсгейм?
– Сейчас наше сердце, – сказал я, – Тараскон. И пираты это знают. В Гандерсгейме пока что тихо…
– Тихо?
– В смысле, – поправил я себя, – там позиционная война. Как только снимем угрозу с Тараскона, сразу же займемся Гандерсгеймом. Вот увидите.
Он вздохнул.
– Скорее бы. Гандерсгейм – открытая рана.
Глава 3
Громко и радостно гремят трубы как во дворце, так и во всему городу, это сэр Жерар настоял, чтобы и простому народу сообщили о великой победе над могучим противником на севере, одержанной их правителем Ричардом Завоевателем.
Таким образом для народа Сен-Мари расширяется пространство, где они могут путешествовать без помех и пошлин, торговцы повезут туда свои товары без наценок, а ремесленники будут договариваться о совместной разработке и эксплуатации залежей ценных руд.
К дворцу начали стягиваться разукрашенные богатые повозки, на большой прием в честь взятия Савуази и победного окончания войны съезжаются лорды с женами и дочерями на выданье. Уже всем известно, что среди прибывших с севера сподвижников грозного Завоевателя много молодых и неженатых…
Столы в большом зале уставлены изысканными яствами, посуда из серебра и золота, но все равно будут хватать руками: вилки приживаются с большим скрипом, хотя церковь уже не запрещает, но следит, чтобы не было в употреблении двурогих, что олицетворяют дьявола, а только с тремя отростками, а еще чтоб обязательно изогнутыми как признание всемогущества Господа.
Особо знатные лорды проходят в зал под пение труб, их сопровождают слуги и даже один из герольдов. Их встречают довольными криками, кланяются, ибо присутствие знатнейших людей дает возможность потом бахвалиться: и я с таким-то за одним столом как-то раз…
Сэр Жерар подал знак, все трубы взревели особенно мощно и разом умолкли. Я вышел на помост, вскинул руки и улыбнулся как можно шире и радостнее, я ж и тут отец народа, хотят они этого или нет.
– Граждане нашего великого государства! – крикнул я, старательно держа это глупое выражение всем довольного и по самые почки счастливого человека. – Прием по случаю победы… но это так, повод. На самом деле прием потому, что я рад всех вас видеть, я счастлив, что вы здесь, что наполнили теплом ваших сердец и душ этот зал, и с ним и весь огромный дворец!
В ответ раздался радостный, ликующий и растроганный рев. Народ все еще рассаживается за столами, но многие начали жрать и пить, это ж не в монастыре, где соблюдается строжайший этикет, там кверху подняли чаши с вином и прокричали «Ура!».
Герольд прокричал:
– Леди Хорнегильда!.. Леди Хорнегильда Хорнблоуерская!
Мужчины поспешно вскакивают из-за столов и кланяются, женщины приседают. Хорнегильда шествует через зал красиво и гордо, бесподобно величественная в своей бледной красоте, корона на ее золотых волосах не сияет, а горит как солнце. Сзади так же красиво, но более раскованно, идут ее свеженькие фрейлины, стреляют блестящими от возбуждения глазками по сторонам.
Пройдя между рядами столов, она приблизилась к помосту, я смотрел на нее с таким же восторгом, как все, во всяком случае, выражение на моем лице должно быть именно такое; она встретилась взглядом со мной и присела в поклоне, но не опуская головы и не сводя с меня взгляда странных небесно-белых глаз с черными точками зрачков.
Я склонился в поклоне, перед красотой преклоняются даже императоры, а она прошла к своему креслу, грациозно опустилась на сиденье из красного бархата.
Ей подали серебряную изящную чашу с мелкими изумрудами по ободку, она взяла не глядя и приподняла на уровень лица.
– За ваши победы, ваша светлость, – произнесла она ясным голосом, – за нынешние и… будущие.
За столами взревели довольно, мы с Хорнегильдой осушили свои чаши, глядя друг на друга, затем в зале началось настоящее пиршество, безудержное и раскованное.
С мочек ушей Хорнегильды свисают серебряные украшения с голубыми камешками, а на лбу оправленные в серебро жемчужинки. Судя по тому, что даже не болтаются, сооружение прикреплено к короне…
Музыка заиграла снова, на этот раз больше струнных, но и трубы время от времени радостно подвывают, в зале нарастает говор, громкий и бестолковый, как выглядит со стороны, однако умные люди и здесь чего-то добиваются, пользуясь случаем, сколачивают союзы, хорошо бы только торговые, а те, что неумные, больше рассматривают женщин, примериваясь и прицеливаясь…
