Он подумал, лицо стало еще серьезнее.
– Вообще-то такое грозит осложнениями в будущем.
– А я такой дурак, – огрызнулся я, – вот не понимаю, хоть кол на голове теши? Барон, некоторые вещи нужно выстраивать сразу и надолго, а иные вот так, лишь бы сейчас погасить пожар.
Он кивнул.
– Хорошо-хорошо. Так что с Сулливаном?
Я ответил раздраженно:
– Барон, у нас в руках куча расползающихся земель, а вы мне полчаса твердите про одного человека, да еще преступника?..
Он буркнул:
– Ну да, хоть и не полчаса…
Я рыкнул:
– Если вы не в состоянии ни о чем больше думать, убирайтесь к черту! А если вам все еще хоть чуточку дорого то, к чему мы стремимся, то вон туда смотрите, на карту! И думайте, думайте!
Из его груди вырвался тяжелейший вздох, а голос был такой, словно донесся из глубокого подземелья:
– Да, конечно, ваша светлость. Земель нахапали многовато… и уже не отдать обратно без потери лица…
– А что, хотелось бы?
Он покачал головой:
– Нет уж…
– Ну вот идите и работайте, – огрызнулся я. – Что, один я пахать должен, а вы по пирам да по гарпиям?..
Он взглянул с укором, тяжело вздохнул и ушел, но на этом не закончилось, утром другого дня явился начальник дворцовой тюрьмы и осторожно спросил, как быть с заключенным Сулливаном.
Я посмотрел на него зверем.
– А что вам непонятно? Он приговорен?.. Приговорен! Так исполняйте закон! Ваша совесть в любом случае чиста.
Он откланялся и отбыл, но вздыхал и кряхтел на пути к двери. Сэр Жерар распахнул перед ним дверь, на меня бросил хмурый взгляд, но я рассматривал карту, и он тоже вышел, не промолвив ни слова.
Преступников попроще казнят во дворе тюрьмы, более знатных – на городской площади, а когда прошел слух, что в пятницу будет четвертован герцог Сулливан, то даже из соседних городов приехали лорды.
Я вышел с бумагами в руках, что требуют немедленного ответа, на балкон, с далекой колокольни донеслись тяжелые гудящие звуки, настолько неторопливые, словно распространяются не в воздухе, а в воде или тягучем меде.
У меня в кабинете барон Альбрехт и сэр Растер, последний рассказывал, как собирается воспитывать молодежь в подлинно рыцарском духе, чтоб ни пятнышка на совести, он пошел следом, зевнул и спросил за спиной:
– По ком звонит колокол?
С моего языка чуть не сорвалось: «Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит о тебе», но здесь, к счастью, еще не пришли к этой упаднической истине, я подумал и сказал:
– Кого-то казнить будут. Сулливана на сегодня назначили?
Он охнул:
– Ой, на сегодня!.. Надо позавтракать да пойти посмотреть. Он такой здоровый мужик, из него много кишок навытаскивают!..
Из кабинета подал голос барон Альбрехт:
– Там жаровню наверняка возьмут побольше. И уже дровишки горят вовсю, готовят угольки…
– Не пропустим, – заявил Растер бодро, – но сперва поем.
– И выпьем? – спросил барон ехидно.
Сэр Растер прогудел:
– Ну, без этого и еда не еда…
Второй раз колокол зазвонит, насколько я помню, когда свершится казнь, для этого рядом с палачом ставят клетку с почтовым голубем. Он выпускает птичку, та летит обратно, и звонарь ударит в колокол снова.
Погода на редкость удачная: полное безветрие, даже перья на шляпах не колышутся, тепло, но не жарко, ласковое солнышко, потому на площади уже с утра множество народу.
Из окон окружающих площадь домов отовсюду высовываются головы, народ забрался даже на крыши, рискуя свалиться и сломать шеи.
Помост новенький, покрыт красным бархатом, одна виселица, два стола: один для казнимого, другой под жаровней, где уже полыхают поленья, взметывая почти невидимый в ярких лучах солнца язык пламени.
Палач в красном балахоне с прорезями для глаз, но толстые мускулистые руки голые, в руках огромный топор с сильно оттянутыми в стороны концами, так что лезвие похоже на молодой месяц; в сторонке, словно брезгая подходить к такому человеку, священник с Библией в руках; глашатай, что прокричит, кого казнят и за что, а также два помощника палача, ибо при четвертовании ему понадобятся ассистенты. У края помоста чернеет обитый бархатом гроб, изготовленный по мерке Сулливана.
Вокруг помоста собрались самые именитые рыцари Сен-Мари, хмурые и оглядывающиеся на всех неприветливо и злобно.
Народ роптал, шли разговоры, что если вот так всем разом навалиться, то сомнут и рыцарей, а помост вообще разнесут в щепки. Закон законом, но все-таки этот богатырь чуть ли не в одиночку остановил нападение пиратов, как можно не проявить снисхождение?
Другие говорили, что если напереть, то рыцари сами первыми попрут на помост и разнесут его железными телами, они за Сулливана, видели, как доблестно он сражался, все негодуют, но подчиняются закону…
Предприимчивые людишки возвели на площади обширные подмостки, с которых можно наблюдать за казнью во всех подробностях. Народу взобралось столько, что вот-вот рухнут, уже и так все трещит и покачивается.
Я посмотрел на них весьма неодобрительно.
– Рисковые люди…
– Могут сломать шею, – согласился сэр Растер, – если такое вот рухнет…
– Я говорю про рисковое предпринимательство, – уточнил я, – о построивших эти трибуны. Сколько бы ни взяли за эти места, они не должны остаться и смотреть на казнь…
Сэр Растер не понял, но кивнул с глубокомысленным видом, его светлость лучше знает, что случится, у него работа такая, надо многое предвидеть.
Толпа уже окружила помост так плотно, что протиснуться телеге с осужденным будет непросто, но, к счастью, для этой цели на пути к толпе ждет отряд могучих стражей в железе и в рогатых шлемах с короткими копьями в руках.
Послышались крики:
– Везут, везут!
– Вон на конях…
– Нет, его в повозке…
Из переулка выехал отряд конной стражи, в руках оголенные мечи, а следом открытая телега. Герцога везут в ней, два ряда суровых стражей в доспехах сопровождают процессию, выстроившись с обеих сторон. Следом отряд тяжелой панцирной пехоты, все огромные, суровые, смотрят прямо перед собой, но чувствуется, что свернут шею, как цыпленку любому, кто нарушит дистанцию и подбежит к телеге.
Сулливану помогли выбраться из телеги, железные браслеты и цепи перед казнью заменили на веревки, чтобы мог сложить ладони для молитвы, но все равно они стесняют движения, а на ступеньки едва поднялся. Священник сразу же перекрестил его и дал поцеловать Библию, палач тем временем снял веревки и указал на свисающую петлю.
