– Ты должен был купить ему такой же галстук-бабочку!
– В следующий раз предупредите меня за двадцать четыре часа, чтобы я оставил время на шопинг.
С возмущенным видом Пиктон разглядывает галстук на шее своего преемника. Шевеля непослушными губами, он высовывает войлочный язык и нервно теребит плюш на шее. Постепенно к нему возвращается вся его подвижность, как это было в первые часы после смерти.
Я спрашиваю:
– Зачем вы вернулись, Лео?
– Дело не в том, что я не могу обойтись без галстука, – не унимается он. – Проблема в том, что без него страдает моя целостность. Мое сознание распространилось на все атомы этой игрушки, по-моему, это нетрудно понять! Когда ты лишаешь меня моих атомов, я должен изменять настройки… В любом случае – с бабочкой или без бабочки – охранники сразу обнаружат подмену!
– Не хотел бы вас расстраивать, но уверен, что им плевать.
– А мне нет!
– Может, хватит меня злить? Если дело обстоит так, то я посажу вас в витрину, и валяйте свою транспортировку.
– Транспортировку?
– Ну, перемещайте свое сознание. В другого медведя.
– Не мели чепухи! Я потратил уйму времени, чтобы совместить мое сознание именно с этой игрушкой!
– Вы не можете говорить потише?
– Ты единственный, кто меня слышит.
– Вот именно, и я не глухой.
– Ай! Ну конечно, вырви еще мне всю шерсть! Верни хотя бы очки!
– Вам они больше не нужны, это просто декорация.
– Это всё, что у меня осталось из прошлой жизни! Это сувенир!
– Точно. Ему – в прошлое, – говорю я, пристраивая очки на нос белому медведю в шоколаде. – А нам – в будущее.
И прячу Пиктона под куртку.
– Всё-таки половое созревание – ужасно неприятная штука. Прежний ты мне больше нравился.
– А вы мертвый – еще больший зануда, чем живой!
Я чувствую, как Пиктон напрягся под курткой.
– Это почему?
– Сами увидите.
Я закрываю витрину и иду к выходу.
– Ты на машине? – интересуется он.
– Мне тринадцать лет.
– Я имею в виду, на машине с шофером, дурачок.
– А зачем она?
– Чтобы поехать ко мне домой.
– Мы не поедем к вам. У меня есть апартаменты в министерстве.
Уткнувшись в мой живот, медведь молчит. Это хорошо. Если раньше мне очень не хватало его скрипучего голоса, то теперь он меня столь же сильно нервирует. Я оборачиваюсь, убеждаюсь, что заместитель Пиктона сидит в той же позе, и выхожу из зала.
– Дуй на двадцать семь, придурок! – доносятся крики болельщиков из телевизора.
– Он проломил себе башку, класс! Девять – ноль!
– Вы очень любезны, – говорю я охраннику, который снова включает сигнализацию, пока на экране санитары выносят с поля труп игрока.
Лейтенант Федерсен ведет меня через туннель обратно в министерство. От того, что ко мне под куртку вернулся старый союзник, мои страхи улетучиваются, как дым.
– У вас серьезная травма, лейтенант? – спрашиваю я, коснувшись его повязки, скрытой под рукавом.
У него сжимаются челюсти. Я играю с огнем, даже если застал его врасплох. Никак не изменившись в лице, он благодарит меня и уверяет, что это всего лишь воспалившийся комариный укус.
– Я недавно говорил с вашим министром.
Полицейский молчит, не выказывая никакой реакции. Я продолжаю самым естественным тоном:
– Воры не понесут наказания при условии, если вернут мне картины Бренды.
– Забудь ты об этом, – раздается голос Пиктона.
– Картины сгорели, мсье, – равнодушно отзывается лейтенант. – Бренда Логан была террористкой, с которой член правительства и его сын не могут иметь ничего общего. Я выполнил приказ министра госбезопасности с целью вашей защиты. Еще что-нибудь?
Я не настаиваю. К горлу подкатывает тошнота. Это был мой последний шанс как-то вступиться за Бренду в этом мире.
Теперь меня здесь ничто не держит.
Перед лифтом, ведущим в частные апартаменты, Федерсен со мной прощается и с безмятежной иронией желает приятных снов, как человек, уверенный в своей неуязвимости. Олух несчастный! Надеюсь, чернила из ручки-хронографа уже отравили твою кровь. А ты, даже не подозревая об этом, помог вернуть того, кто один может сделать из моего импровизированного оружия ключ к другой реальности.
Как только мы оказываемся в розовой комнате, я усаживаю Пиктона перед стопкой почтовой бумаги с цветочным узором и красивой подписью «Айрис Вигор», устраиваюсь напротив и вынимаю ручку.
– Ну? Как привести ее в действие?
Ученый закидывает лапу на лапу и с недоумением смотрит на меня своими пластмассовыми глазами.
– Привести в действие? Для чего?
– Чтобы вернуться на пляж в тот день, когда я вас убил. В воскресенье, 30 июня, в 12:05.
– Зачем?
– Чтобы не убивать вас.
С минуту он молчит с отвисшей челюстью и вдруг взвизгивает:
– Но я хочу остаться мертвым! У меня там куча разных задач ждет решения!
– Что? Как это?… Вы же сказали: «Выкради меня». Чтобы научить пользоваться хронографом!
Его лапы удивленно застывают в воздухе.
– Вы же вернулись на землю, чтобы мне помочь, верно?
– Да, – говорит он мягко, – но всё зависит от того, что ты имеешь в виду.
– Вы же сказали, что эта ручка останавливает время и я могу переписать свою историю заново!
– Я так сказал?
– Это же вы ее настроили! Вы сами говорили: «Всё дело в том, чтобы найти важную развилку в своей жизни и сменить направление».
– А когда я это говорил?
– Вы написали это рукой Бренды, когда мы ночевали у вас в доме, перед тем как отправиться в Заветный лес, где она впала в кому!
– Неужели? Совершенно не помню ничего подобного.
Я вздыхаю и откладываю ручку в сторону. Мертвец, страдающий Альцгеймером
[1]. Только этого не хватало. А может, он блокирует свои воспоминания? Заявит, что ничего не помнит по моей вине и без галстука-бабочки и очков ему никак не вернуть себе прежнюю форму.
– Кто такая Бренда?
Не веря своим ушам, я вглядываюсь в его пластмассовые глазенки. Но, похоже, он говорит совершенно искренне.
