– Повторяю: вы воспользовались его беспомощностью! – кипятится она в телефонную трубку. – Он почти ничего не соображает, вы же сами это заметили! Он никогда бы не расторгнул страховой контракт, не предупредив меня! Что значит «хотел сделать вам сюрприз»? Не кладите трубку…
Оттолкнув меня, Эдна идет к двери. Два типа на пороге в голубой униформе и с черным чемоданчиком протягивают ей пластиковые карточки.
– Добрый вечер, мадам. Мобильная служба по извлечению чипов, наши соболезнования.
– Вы ошиблись, – говорит она, собираясь захлопнуть дверь. – Это дом 114.
Но один из типов быстро просовывает ногу между дверью и косяком.
– Совершенно верно, – подтверждает другой. – Пиктон Леонард, проспект Президента Нарко Третьего, 114. Его чип только что передал сигнал о смерти мозга. Сожалеем, что вы узнали об этом от нас.
Он протягивает ей планшет с планом квартала, на котором пульсирует красная точка. В правом верхнем углу экрана на фото как минимум двадцатилетней давности Пиктон корчит недовольную гримасу.
– Мы патрулировали набережную, – сочувственно поясняет служащий.
Эдна роняет телефон и в обмороке оседает на пол.
Прежде чем я успеваю что-либо предпринять, типы в униформе деловито перешагивают через нее.
– Где покойник? – спрашивает меня тот, что с чемоданчиком.
Я показываю на сад позади дома. Едва они выходят за порог, я бегу наверх в комнату Пиктона. Бросаюсь к кровати, выхватываю медведя из рук мертвеца и изо всех сил трясу его.
– Всё в порядке, вы внутри?
Я напрягаю слух, вглядываюсь в глаза-пуговицы, ощупываю живот, набитый пенопластом. Никакой реакции. Наверное, загрузка еще не кончилась. Я с тревогой поворачиваюсь к телу Пиктона.
– Скорее! Лео, поторопитесь… Если из вас извлекут чип до того, как вы перейдете в медведя, всему конец…
Слова застревают у меня в горле. На подушке рядом с его головой наушник от плеера тихонько передает свои радиопомехи. Наверное, выпал из уха, когда я пытался реанимировать старика. Значит, это по моей вине в службе вторичной переработки получили сигнал от чипа, когда прекратилось питание мозга.
– Твое счастье, что ты несовершеннолетний! – орет тип в голубом, распахивая дверь.
– Попытка воспрепятствовать утилизации чипов – это двадцать лет тюрьмы, – добавляет его коллега.
Положив чемоданчик на кровать и достав из него дрель, он с привычной сноровкой приставляет ее к голове Лео, высверливает отверстие и всасывает чип. З-з-з-з, щелк, шлеп! Чип ударяется о стенки стеклянной капсулы.
– Как бы то ни было, наши соболезнования, – роняет он, захлопывая чемоданчик.
И они уходят. Застыв посреди комнаты, я слышу, как их пикап с шумом отъезжает от дома. Без всякой надежды подношу медведя к лицу.
– Лео… вы здесь?
Плюшевая морда смотрит на меня безучастно. Что же теперь делать без его помощи? Этот параллельный мир оказался тупиком.
Держа медведя за ногу, я спускаюсь в прихожую. Вдова так и лежит без сознания на ковре. А рядом с ней валяется телефон, откуда доносится возмущенный голос страховщика. Я не чувствую в себе достаточно смелости, чтобы справиться с этой ситуацией. Тем более теперь это ничего не изменит.
Я прикладываю медведя к сердцу старой дамы. И ухожу навстречу сумеркам, предварительно сообщив о случившемся соседям.
23
Шторм утих, но улицы еще пустынны. Я иду по набережной к станции метро. По дороге останавливаюсь перед Чудо-ивой и отрываю от ствола кусочек коры, необходимый для возвращения. Готово. Осталось только добраться до дома и достать ручку. Надеюсь, я не слишком задержался в этом времени. Боюсь представить, какой станет моя жизнь здесь без Пиктона – живого или мертвого, – если временной туннель вдруг закроется.
Надо бежать к метро, но я совершенно обессилел. И почти готов отказаться от своих планов, смириться с судьбой. В конце концов, может, мне предназначено жить нормальной жизнью. Здесь, в этом искусственно воссозданном мире, который стал реальнее того, настоящего. Жизнью, в которой воспоминания о моих подвигах и приключениях тайного супергероя растают, как несбыточные мечты. Жизнью, в которой я останусь толстым неудачником. Еще одним бесполезным ртом в гибнущем мире. Это будет жизнь без будущего, зато тихая и спокойная.
Спокойная… Интересно, как там отец? Если его арест связан со мной, то у полиции больше нет причин его задерживать. Теперь, когда Пиктон окончательно умер. Это единственный плюс для Бренды, которую я больше не рискну подвергать опасности.
Я быстро прячусь за стволом Ивы. В ста метрах от меня она идет по пляжу с Луи. Судя по всему, они избавились от Мака с его спортивной тачкой. Теперь эти двое рассказывают друг другу свою жизнь. Жестикулируют. Случайно соприкоснувшись руками, они тут же расходятся, но через несколько шагов опять неуклонно сближаются. Порывы ветра доносят обрывки фраз:
– Мужчины не только жили за мой счет, но еще и упрекали меня, что теряют со мной свою независимость…
– И у меня та же история! Старый скряга не дает мне и ломаного гроша, но при этом утверждает, будто я – хищник!
– И всё-таки лучше, когда тебя считают хищником, чем дурачком.
– Скажу без хвастовства – я совмещаю в себе обоих.
– А вы умеете разговаривать с женщинами…
Я решаю не тревожить их сообщением о смерти Пиктона. Это подождет. Сейчас важнее начало любовного романа. Хоть мне от этого и грустно, но я так уверен в будущем Бренды с этим типом, что ладно уж! Я буду почти счастлив за них обоих. И всё же я чувствую себя лишним в этом мире. В реальности № 1 у меня, по крайней мере, была ставка: вырвать Керри из когтей Нокса…
Сжав в кармане кусок ивовой коры, я бегу к метро.
Дома никого нет. Я закрываю дверь и зажигаю всюду свет, чтобы чувствовать себя чуть лучше среди этого разгрома. Запах солодки и корицы не исчез, даже усилился. Кажется, он идет из кладовки, которая служит отцу кабинетом. Принюхиваясь, я оглядываю эту конуру. Компьютер и папки исчезли. Остались только школьные тетради, которые он проверял, сидя в старом кресле-качалке. Одна из них лежит отдельно. Вверху страницы, каллиграфически исписанной фиолетовыми чернилами, отец нацарапал своим некрасивым угловатым почерком:
Отличное понимание текста и замысла автора. Но не изменяйте своему стилю, когда хотите выразить эмоции: разумная сдержанность лучше сочетается с вашим аналитическим складом ума.
Мое сердце сжимается, пока я читаю это. Не могу сказать, что я ревную, но мне бы очень хотелось вызывать у отца такое же восхищение. Ко мне-то он относится снисходительно и пристрастно. Пытается закрыть глаза на то, что в учебе я полный ноль, и любит меня таким, какой я есть. Может, если бы я смог совершить что-нибудь невозможное, то заслужил бы его уважение? Ведь у меня тоже аналитический склад ума.
