Она с тяжелым вздохом кивает.
– Добро пожаловать в клуб. Я три раза убивала отчима.
– Понимаю. Сочувствую.
– Развилка, куда мы оба возвращаемся, привязана к одному и тому же дню. Это воскресенье, 30 июня. Теперь ясно, что речь идет не о совпадении. А о чуде. Или заговоре.
Прерывая друг друга, мы восстанавливаем первоначальную версию дня, который изменил наши судьбы. В то время, когда мой воздушный змей обрушивался на Пиктона, отчим Керри высаживал ее в Луна-парке, в трехстах метрах от казино, куда направлялся с очередной проверкой к моей матери.
И пока я отправлял на дно тело Пиктона, Керри поливала краской полицейских, чтобы ее арестовали. Это был самый простой способ попасть в участок, а там заявить о домогательствах отчима. Так она и сделала, однако потом под давлением матери забрала жалобу. Та явилась в полицию, стала кричать, что Керри лжет. Как в детстве, когда дочь пыталась рассказать ей об этом. А Бюрль, приехавший в участок вместе с ней, наоборот, изображал добряка, говорил, что великодушно прощает девочку за эту чудовищную ложь, это, мол, трудности переходного возраста.
У меня сжимается горло. Некоторое время я даже не могу произнести ни слова. Но потом всё-таки говорю:
– Но когда ты вернулась в этот день и повторила попытку – ты уже не отозвала жалобу?
– Нет. Но всё равно ничего не вышло. Весь мой план пошел насмарку, когда я встретила одного парня.
Неужели это обо мне? Осторожно задаю вопрос, который давно не дает мне покоя:
– Ты хочешь сказать, что помнишь нашу встречу в полицейском фургоне?
– Конечно. Но никогда бы не подумала, что ты тоже ее запомнишь.
Я стараюсь держать себя в руках. То, что сейчас открылось, меняет весь расклад. Стараясь не выдавать волнения, я спрашиваю, что с ней случилось, когда нас разделили на эспланаде Голубого холма. Почему из-за меня всё пошло насмарку?
– Я написала жалобу и не отказалась от нее, когда мать приехала вместе с Бюрлем. Тогда она заявила копам, что я просто психически нездорова. Якобы комитет конкурса красоты оказывал на меня такое давление, что я слетела с катушек. Но это дело замяли, поскольку через шесть недель я должна вести церемонию имплантации чипов на празднике святого Освальда в присутствии президента и нужно любой ценой избежать скандала. Чтобы меня не выпустили из-под ареста, я стала писать на планшете революционные лозунги и угрожать, что убью Бюрля, как только выйду из тюрьмы. Но копы сказали, что я зря стараюсь, они всё равно уже получили приказ освободить меня. Один из моих фанатов, арестованный одновременно со мной, согласился стать информатором при условии, что я выйду на свободу. И меня выпустили.
Я не верю своим ушам. Керри освободили благодаря мне. У меня словно вырастают крылья. Мое раскаяние улетучивается.
Я бормочу:
– Я так рад…
– Нечему радоваться. Когда мы вернулись домой, мать уехала на работу. А отчим, оставшись со мной наедине, тут же перестал прикидываться добрым понимающим папочкой. Он отхлестал меня протоколом допроса, потом стал распускать руки. И в итоге наткнулся на хлебный нож на месяц раньше…
Я сжимаю кулаки, с трудом сдерживая ярость. Удивительно, насколько похожи наши истории. Попытки всё исправить лишь ускоряют развязку.
– И что ты сделала?
– Снова прибегла к хронографу, как ты его называешь, чтобы сбежать из этого гребаного мира. Потом сделала еще одну попытку – и ты видишь результат.
Керри садится рядом со мной на кровать. Надо остановиться, сделать шаг назад и проанализировать, что с нами происходит, почему наши попытки неизменно дают осечку.
– А когда Бюрль на самом деле погиб? Я имею в виду, в нашей реальности? Какой это был день?
– Среда, седьмое августа.
– Во сколько?
Она разводит руками.
– Утром.
– Значит, мы попали в прошлое из разных точек настоящего!
Керри хмурится, не понимая, чему я радуюсь.
Я уточняю:
– Я попал из ночи вторника, шестого августа, то есть на несколько часов раньше тебя. Подожди, это же может всё изменить!
– Каким образом?
– Я вернусь в настоящее, когда Бюрль еще жив. И помешаю ему.
– Помешаешь? В чём?
– Умереть.
Она смотрит на меня с надеждой и недоверием.
– Но как?
– У меня есть стопроцентное средство благодаря матери. Положись на меня.
Лицо Керри озаряется улыбкой, но она почти сразу тает.
– Постой, Томас… Если Бюрль останется жив, он не объяснит мне действие хронографа. Значит, я не попаду в прошлое. И мы не встретимся.
– Мы встретимся в понедельник, двенадцатого, на церемонии имплантации чипов. Потому что я тоже участвую в празднике святого Освальда.
– Но я же буду с тобой незнакома!
– Ну и что? Познакомимся. Я-то буду помнить обо всём, что произошло здесь.
Керри смотрит на меня глазами, полными слёз. И вдруг порывисто прижимает к себе.
В эту минуту в замке лязгает ключ. Керри мгновенно исчезает под кроватью.
24
– Томас! – кричит мать.
Я бегу ей навстречу.
– Какие новости?
Она обессиленно падает на стул. Равнодушно смотрит на разгром в гостиной, на вываленное на пол содержимое ящиков и говорит бесцветным голосом:
– Его не обвиняют в алкоголизме.
– Отлично!
– Его обвиняют в убийстве.
– Кого?!
– Антони Бюрля нашли дома зарезанным. С фальшивым письмом о самоубийстве. Твой отец там часто бывал. Давал частные уроки его падчерице. Полиция считает, что Бюрля убил он… Девочку пока не могут найти. Возможно, она как-то замешана в том, что между ними произошло…
Я не успеваю сообразить, что сказать. Из спальни вылетает Керри:
– Это вранье! Господин Дримм ни при чём! Его там вообще не было! Бюрль приставал ко мне, я защищалась – вот как это случилось…
Моя мать смотрит на девушку ошарашенно. Внезапно ее лицо светлеет. Она хватает телефон прежде, чем я успеваю ей помешать.
– Лейтенант Федерсен! – вопит она. – Это Николь Дримм, мой муж невиновен!
Федерсен? Тот, который напал на меня в квартире Бренды. Офицер из реальности № 0. Доверенное лицо Джека Эрмака.
– Мама, нет!
Я хватаю ее за руку. Она грубо меня отталкивает и кричит:
– Убийца Антони Бюрля – его падчерица! Она только что в этом призналась! Сейчас она у нас, приезжайте немедленно!
Мы с Керри обмениваемся отчаянными взглядами. Впрочем, это больше покорность судьбе, чем отчаяние. В любом случае мы думаем об одном и том же.
