– Не отвечайте на провокации! У нас ненасильственная, сидячая демонстрация! Я повторяю – ненасильственная! Нас защищает закон о пассивной свободе слова! Не нарушайте закон! Они только этого и ждут!
Мы выходим из машины у башни Победы. Торопливо шагаем вдоль палаток, на которых люди, выброшенные на улицу за бедность, установили почтовые ящики со своими именами и номерами квартир, где когда-то жили. Учитывая, как много людей ютится прямо на тротуаре, Бюрли должны быть среди немногих, кто еще может вносить арендную плату.
Лифт, где зеркала разрисованы граффити с черепами, поднимает нас на сороковой этаж. Я направляюсь к единственной двери, которая не перегорожена бетонными блоками. Звоню. Тишина. За дверью ни звука. Мать отталкивает меня и давит пальцем на звонок, будто это автомобильный клаксон. Я выглядываю в окно вестибюля и вижу, как внизу на площади корчатся и падают манифестанты. Их травят газом, или они получили в чипы электрический сигнал с парализующим кодом. К тому же их раскидывают в разные стороны водометы, и только самые молодые могут им противостоять. Я с ужасом смотрю на груду тел, которая под давлением струи катится в сторону грузовика.
Дверь наконец открывается. На нас напряженно смотрит женщина без возраста с покрасневшими глазами в черном обтягивающем платье.
– Николь Дримм, – сухо представляется мать. – Вы бросили трубку во время разговора.
У женщины начинают дергаться губы, она судорожно вздыхает и вдруг, отвернувшись, разражается слезами. Потом медленно поднимает листок бумаги, зажатый в пальцах, и читает, всхлипывая:
– «После того… как меня унизили, переведя… в категорию „Д“… я больше… не хочу… жить… Прошу прощения у всех… кого люблю…»
Она опускает руку с письмом и произносит:
– Вы убили его, мадам.
И уходит вглубь коридора.
Мать поворачивает ко мне испуганное лицо.
– Вот чёрт, – говорю я тихо.
Она отпускает мне увесистую оплеуху и идет за госпожой Бюрль.
Я встречаюсь взглядом с Керри, которая вышла в коридор, и чувствую, что бледнею, несмотря на то что щека у меня горит.
Я слышу собственное бормотание:
– Керри, это я… Томас Дримм.
Девушка кивает без малейшего удивления. Она узнала меня, так же как я ее. Хотя я сегодня на пятнадцать килограммов худее. А Керри – всё та же. С тем же выражением достоинства и грусти на лице. И с тем же планшетом через плечо.
Запинаясь, я с трудом говорю:
– Не понимаю, Керри… он всё-таки умер?
Она пишет на экране:
– Тебя это удивляет?
– Это была техническая ошибка моих подчиненных, госпожа Бюрль. Приношу вам свои соболезнования. Я немедленно переведу его в категорию «Б» и оформлю вам право на досрочную пенсию задним числом, чтобы вы получали ее как за потерю кормильца.
Пока мать утешает вдову, за стеной я шепотом оправдываюсь перед Керри:
– Я сделал всё, чтобы предотвратить это, клянусь тебе… Скажи что-нибудь.
Она со скорбным видом рисует двоеточие и круглую скобку. Я отодвигаю планшет и напоминаю, что в реальности № 2 смерть отчима вернула ей дар речи.
Керри сжимает губы и опускает глаза. Я беру ее за руку. Она высвобождается. Я настаиваю:
– Ну давай же, не молчи. Попробуй говорить, Керри. Сейчас или никогда!
Девушка поднимает голову, и по ее глазам я вижу, что она принимает вызов. Керри приоткрывает рот. Делает усилие. Ничего. Еще раз. Но из горла вырывается только хриплое шипение. Похоже на воду, которая стремится вернуться в трубопровод после отключения.
– Пока… никак, – с трудом выдыхает она мне в ухо.
И продолжает кончиками пальцев на сенсорной клавиатуре:
– Не хочу начинать при матери. Мне нечего сказать той, которая никогда не хотела меня слышать. Потом, когда я заговорю, это будет специально для тебя.
На экран планшета падает слеза. Я стараюсь не смотреть на Керри, чтобы тоже не расплакаться. Я же мужчина… Но потом всё-таки поднимаю глаза. Так трогателен ее вид отважной воительницы! Беззащитной, но стойкой. Она как Бренда моего возраста и роста. Бренда, созданная специально для меня.
Но сейчас не время для таких мыслей. Вернемся к делу.
Спустившись на землю, я сую руки в карманы и объясняю яростным шепотом:
– Не понимаю, почему Бюрль на тебя набросился после того, что я ему сказал! Я позвонил ему ровно в полночь, говорил не прямо, намеком, но он отлично всё понял!
Керри отступает на шаг и пишет:
– Что ты ему сказал?
Я стараюсь повторить свои угрозы как можно точнее.
Она хмурится.
– По какому номеру ты звонил?
Я достаю телефон, трогаю иконку «Исходящие звонки», показываю ей первую строку.
Керри пишет:
– Это не его номер.
– Как же не его? Он указал этот номер в письме моей матери!
Пальцы Керри нервно летают по планшету:
– Он всегда указывает номер своего адвоката! Вот кого ты разбудил в полночь, вот кому угрожал! А он решил, что ему по ошибке позвонил какой-то наркоман, и снова заснул. Ты действительно олух!
На мгновение я теряю дар речи. Но, инстинктивно защищаясь, сердито спрашиваю:
– А ты-то всё сделала так, как я сказал? Ты дала мне время вернуться вчера ночью?
Она отвечает, печатая всеми пятью пальцами:
– Да! Ты был так уверен, что я в конце концов поверила, что ты прав! Но если мы встретились в параллельных мирах, значит, у меня был хронограф, а следовательно, я уже убила Бюрля, потому что он объяснил мне, как им пользоваться, уже после своей смерти. Так что отстань от меня, ладно? Ты видел, в каком состоянии моя мать?
Я протягиваю руку к планшету и пишу:
– Она должна была тебя защитить!
Оттолкнув мои пальцы от клавиатуры, Керри отвечает:
– Она только приехала на работу, когда я сообщила ей о его смерти. Мать как сумасшедшая бросилась домой и увидела это письмо! Ты уже достаточно наломал дров, хватит!
Я отбиваюсь:
– Ну ты даешь, ведь сама же написала фальшивое письмо о самоубийстве, которое указывает на меня!
Она пишет:
– Как оно указывает на тебя?
Я уже подношу пальцы к клавиатуре, собираясь признаться, что это я понизил Бюрля до категории «Д», но в эту секунду раздается взрыв. Потом второй. Мы бросаемся в гостиную, где наши матери читают молитвы над мертвецом. И, распахнув окно, смотрим вниз.
Судя по всему, восставшие захватили танк, и теперь он катит на кордон полицейских, которые забрасывают его гранатами. Танк продолжает свое невозмутимое движение улитки, хотя основание его башни искорежено снарядами. Оттуда вырывается пламя.
