– Они с ума сошли, там же люди горят заживо! – орет моя мать, глядя вниз.
Я поворачиваюсь к мертвецу, которого, наверное, полицейские запретили выносить из квартиры в ожидании расследования. На низком столике рядом с хлебным ножом я замечаю блокнот, в котором Керри написала кровью покойника начало своего путешествия во времени. На полу лежат остатки хронографа, раздавленного каблуком. Значит, она пришла к тому же заключению, что и я. Бесполезно исправлять прошлое. Несмотря на все наши усилия, оно переходит в то же самое настоящее, которого мы хотели избежать. С той лишь разницей, что, если сейчас в башне начнется пожар, у нас не будет другого выхода – только броситься вниз.
Мы обмениваемся взглядами, пока наши матери, свесившись из окна, зовут на помощь. Керри вздыхает, качая головой, словно гражданская война началась по моей вине. Я не узнаю ее с тех пор, как мы оказались в нашем настоящем. Может, она сердится потому, что здесь я ничего не могу изменить? Она видела, на что я был способен в параллельных мирах. И я не имею права разочаровывать ее.
В отчаянии я ищу какое-нибудь решение. И вдруг слышу шум пропеллера. Я указываю Керри на большие военные вертолеты, появившиеся в небе над площадью, словно это моя заслуга. Первый стреляет противотанковой ракетой, второй выпускает на манифестантов свинцовую сеть, третий кружит на месте, собираясь сесть на крышу нашего небоскреба.
Через две минуты в квартиру врываются солдаты с автоматами наперевес, бесцеремонно сгоняют нас вместе и эвакуируют.
– Антони! – воет госпожа Бюрль. – Мы не можем бросить его!
– Им займутся пожарные! – решает шеф спецназовцев, пока его подчиненные подталкивают нас к лестнице.
Мы выбегаем на крышу, нас сажают в большой вертолет, который тут же взлетает. Внизу на площади водометы уже развернуты в сторону пламени, охватившего первые этажи здания и палатки изгнанных жильцов. Люди мечутся, пытаясь спастись и от огня, и от воды.
Из кабины пилота выходит женщина в военной форме. Госпожа Бюрль бросается ей навстречу, рыдая и протягивая руки:
– Вы прилетели! Спасибо, спасибо за мою девочку…
– Мои соболезнования, – отвечает Лили Ноктис.
Потом она отстраняет плачущую женщину и гладит Керри по голове:
– Будь сильной, мой ангел. В министерстве ты будешь в безопасности. Обещаю, что тот, кто довел твоего отца до отчаяния, пожалеет об этом.
Лили направляется ко мне, бросив на ходу моей матери:
– Вы уволены за непредумышленное убийство и злоупотребление служебным положением. Здравствуй, Томас. Надеюсь, ты поддержишь мою крестницу.
Потрясенный, я застываю на сидении вертолета, пытаясь собрать воедино все детали ситуации, которую не могу понять. Итак, это она – крестная Керри. Лили Ноктис – женщина, отобравшая у меня отца. Это она подарила Керри точно такой же хронограф, как тот, что я получил от него… Но в чём смысл этого заговора? Как будто всё завязано вокруг Керри и меня для того, чтобы мы встретились в худший момент нашей жизни – когда оба винили себя в убийстве…
Ноктис хватает меня за руку, заставляет встать и тянет вглубь вертолета – туда, где стоят ящики с оружием и медикаментами.
– У нас проблема, Томас, – говорит она торжественно. – И даже две.
Я смотрю на ее мрачное лицо с обострившимися чертами и не понимаю, что значит «у нас». В правительстве? Или у нас с ней? Кусая губы в сиреневой помаде, Лили оглядывается – не подслушивает ли кто, – а потом сообщает тоном заговорщицы:
– Мой сводный брат, с которым ты вчера так долго беседовал, помнишь? Он сбежал.
– Это невозможно! Я его…
Я прикусываю язык. Лили с усмешкой смотрит мне в глаза. И я понимаю, что ей всё известно. Она рисует ногтем у меня на лбу мишень и заканчивает мою фразу:
– Ты превратил Оливье в зомби с пустой памятью, взломав код его чипа благодаря соучастию Джека Эрмака. Это ты хотел сказать, цыпленочек?
Я ничего не отрицаю, изо всех сил стараясь сохранить на лице выражение невозмутимой мужественности.
Лили продолжает в том же тоне:
– Просто ты не знал, что, хотя мы с Оливье производим мозговые чипы, себе мы их не имплантировали.
Я смотрю на нее, остолбенев. Она продолжает:
– Следовательно, Эрмак действовал по приказу моего брата. И он за это заплатит.
Я вспоминаю Оливье Нокса, воющего от электрических разрядов, которые я посылал с пульта управления пытками, считая, что они передаются ему через чип. Я бормочу:
– Вы хотите сказать, что у него… нет амнезии? Он притворялся?
– Разумеется. Но твой поступок, увы, принес свои плоды.
Я хмурюсь. Лили уточняет:
– Опции, которые ты запрограммировал, были всё же активированы. Но в чипе другого человека.
Не давая мне времени переварить сказанное, Лили холодно обрушивает следующий удар:
– Ты помнишь код, который назвал тебе Эрмак?
Я силюсь восстановить его в памяти. Кажется, я помню три первые буквы, одну или две цифры… Ее пальцы начинают бегать по сенсорной мини-клавиатуре, появившейся на циферблате часов.
– Не этот ли код случайно?
Я наклоняюсь над циферблатом. Киваю в знак того, что, возможно, это он и есть. Она касается иконки «Получить доступ к владельцу», и мое сердце останавливается.
На циферблате возникает лицо моего отца.
27
Проспект Тишины, 124. 10:15
«Видишь ли, Томас, всё происходит в свое время. Когда ты вернешься в вашу новую виллу и увидишь меня в домике для гостей, ты уже никогда не будешь прежним. И я наконец смогу на тебя положиться».
28
Клиника Президента Нарко Второго предназначена для лечения членов правительства и высших армейских чинов.
Я стою перед стойкой регистрации на этаже психиатрической помощи. Мимо, пугливо озираясь, медленно проходят бывшие министры и генералы в больничных пижамах, пристегнутые к своим ходункам или к кронштейнам с капельницами.
Лили Ноктис оставила меня, снабдив запиской для дежурной медсестры.
– Не будем сейчас ничего говорить твоей матери, Томас. Сначала убедимся, что дело идет на лад. Хотя у меня в этом нет сомнений. Я разобралась в ситуации и сразу перезапустила программу чипа твоего отца. Его память снова заработала. Она пока пуста, но функционирует. Нам осталось только заполнить ее.
Я потребовал встречи с отцом с глазу на глаз. Лили не возражала и уехала устраивать Керри с госпожой Бюрль в частных апартаментах министерства. Я даже не взглянул на девушку. Я не мог испытывать ничего, кроме ужаса от содеянного мной, пусть по незнанию.
Отец. Я дистанционно пытал своего отца. Я уничтожил его внутреннюю жизнь, его личность. И даже не осознал этого, когда встретил его потом на выставке Пиктона. Решил, что он снова взялся за бутылку и набрался до такой степени, что уже не помнит ни себя, ни меня.
