– Чтобы двигаться вперед, Томас.
– Куда?
– Если бы мы знали, – вздыхает Нокс, разводя руками. – Наша роль – поддерживать равновесие. Мир сейчас на девяносто пять процентов состоит из темных сил. Мы их хранители. Бог владеет лишь пятью процентами капитала.
– А Бог – это что?
– Прошлый режим. Сила любви и организации, приведшая к ненависти и хаосу, которыми мы управляем. Но не будем углубляться в эти философские вопросы, Томас. Не хочешь спросить меня о чём-нибудь более… личном?
– Нет.
Откинувшись на спинку кресла, Нокс заводит руки за голову.
– Я чувствую, тебе не терпится узнать больше о нашем происхождении…
– Нет, спасибо.
Я поворачиваюсь и выхожу.
Проходя мимо застекленного проема, я ловлю его разочарованный взгляд, который провожает меня к бассейну и до самых ворот. Да, приятель. Проблема в том, что, когда назначаешь себе преемника, становишься от него зависимым. Это единственное, в чём я имею перед тобой преимущество, и я воспользуюсь им по максимуму. Ты сказал, что дал мне ключи. Только не те, что ты думаешь.
30
Мне не пришлось долго разыскивать мать. Меня вела интуиция и простой расчет: когда у тебя нет будущего, вполне естественно совершить паломничество в прошлое – туда, где ты что-то значил.
Я выхожу из метро и сразу вижу по другую сторону площади, на скамейке, знакомую фигуру. Она неподвижно сидит лицом к казино, с идеально прямой спиной.
Я собираюсь перейти площадь, когда звонит телефон. Керри, наконец-то! Я послал ей с десяток эсэмэсок с тех пор, как вышел из дома. Я так тороплюсь, нажимая на кнопку вызова, что роняю телефон, но успеваю подхватить его на лету.
– Керри! Ты меня слышишь?
– Прекрасно слышу! А ты меня?
Хорошая новость – она снова заговорила. Плохая – ее тон. Восторженно-фальшивый.
– Томас, я сейчас узнала потрясающую вещь!
Я настороженно подыскиваю слова, чтобы открыть ей глаза и не вызвать ссору. Но она продолжает:
– Жозетт Бюрль – не моя мать! Она меня только воспитала! Знаешь, кто моя настоящая мать? Лили Ноктис!
Я подавленно молчу. И внезапно понимаю: ее голос звучит фальшиво не потому, что заржавел за долгие годы немоты. Просто она ломает передо мной комедию.
– Керри… Ноктис сейчас с тобой?
– Как ты говоришь, супер!
Я шепчу:
– У нас серьезная проблема.
– Я знаю! – радуется она.
– У меня та же история с Ноксом.
– Это вообще супер! Я рассказала Лили, что со мной вытворял Бюрль. Она страшно рассердилась, что Жозетт мне не верила! И знаешь что? Лили хочет, чтобы я жила с ней и твоим отцом! Я ее обожаю! И мы сможем видеться с тобой, когда захотим!
– Ты помнишь, где ты была перед нашей встречей в реальности № 1?
– Это так круто!
– Приходи, как только сможешь. Я здесь.
– Окей, я тоже. Мне надо рассказать тебе кучу всего. Но самое потрясающее я не имею права тебе говорить, это секрет. Созвонимся и скоро увидимся – завтра или послезавтра, как ты и хотел. Пока, целую-обнимаю.
Немного утомившись, я отключаюсь. Всё-таки мне больше нравилось, когда Керри была немой. Но речь – это как еда: когда тебя долго морили голодом, набрасываешься на нее и не можешь остановиться.
Я иду мимо аттракционов Луна-парка в сторону казино. И всё-таки я поражен, как стойко она перенесла потрясение. И скорость, с которой отреагировала. Я-то уже был подготовлен. Но с другой стороны, главное, она испытывает облегчение. Жестокость Жозетт, которая обвиняла Керри во лжи, когда та рассказывала о Бюрле, теперь, конечно, уже не так болезненна, поскольку исходит не от настоящей матери. Я-то мог бы упрекнуть Робера Дримма только в его любви ко мне. Эту любовь было трудно выносить, учитывая, в каком состоянии он постоянно находился, пока я рос. Мне было бы легче сердиться на него, стыдиться этого жалкого человека, который отпугивал от меня потенциальных друзей. И хотя нас предназначали совсем для другого, мы должны простить тех, кого всю жизнь считали родителями. В сегодняшней ситуации это, может, наш главный козырь.
Я сажусь на скамейку в тени Чудо-ивы. Неподвижный взгляд матери устремлен на окно ее старого кабинета на третьем этаже. Я набираю полные легкие химического океанского воздуха. Надо действовать очень осмотрительно.
– Есть хорошая новость, мама.
Она смотрит на меня искоса и снова переводит взгляд на окно. Даже не спрашивая, о чём речь. Я бодро продолжаю:
– У нас дома гость.
Она пожимает плечами.
– В каком доме? Это служебное помещение, Томас, его надо вернуть. И уехать. Вот только куда.
Это даже не вопрос, а утверждение. Я отвечаю:
– Надо просто попросить папу. Он скажет Ноктис, и она даст нам отсрочку, пока мы поищем другое жилье.
– Я не хочу с ним разговаривать. Ясно? Ты можешь делать всё что угодно.
Я пережидаю три секунды и ладонью накрываю ее руку:
– Хорошо, я поговорю с ним. Но не скажу, что у нас гость.
Мать смотрит на меня раздраженно.
– Что еще за гость? Надеюсь, ты не притащил в дом заблудшего пса? Ты ведь знаешь, это запрещено, им всем надо делать прививки от собачьего гриппа!
Я говорю с иронией, которая заметна только мне:
– Нет, это не пес. Но он действительно заблудился.
– Делай что хочешь. Я во всяком случае…
Она опускает взгляд на коробку, стоящую у ее ног. Личные вещи, возвращенные министерством. Бутылка воды, планшет, пакетик с жевательной резинкой, мой портрет в рамке. Старое фото, где я еще толстый. Мать обрезала его снизу, чтобы не было видно двойного подбородка. Сейчас меня почти умиляет стыд, который она испытывала из-за моего лишнего веса.
Я слегка сжимаю ее руку, чтобы вывести из прострации.
– Хочешь отомстить Лили Ноктис?
Мать выпрямляется.
– Будь реалистом, Томас.
– Я реалист. Нам ведь нечего терять, так что можно рискнуть.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе очень понравится наш гость. Правда, он объявлен в розыск по всей стране, но его никогда не станут искать в доме, который принадлежит министерству его сестры.
Мать вскакивает:
– Оливье Нокс? Ты же не спрятал у нас Оливье Нокса?
– Ага. Ее заклятого врага. Час назад он явился просить у нас убежища. Я подумал, ты не будешь против.
Она оборачивается и, убедившись, что нас никто не может слышать, осторожно спрашивает:
