– Но… почему мы? Почему он пришел именно к нам?
– Это секрет, мама. Он просил пока ничего тебе не говорить. Я пообещал – чтобы он доверял мне.
Мать смотрит на меня растерянно. И тут ее осеняет:
– Ты хочешь заключить соглашение с Лили Ноктис? Обменять ее брата на мое восстановление на работе? Поэтому ты разрешил ему укрыться у нас?
Очевидно, матери нравится такое объяснение. Однако я спешу развеять ее заблуждение.
– Но тогда для чего ты это делаешь? – спрашивает она, не скрывая разочарования.
Я кладу ей руку на плечо и обнимаю.
– Это доброе дело, мама. Очень важно делать добрые дела.
31
Я покупаю матери сэндвич и оставляю на скамейке обдумывать ситуацию, а сам иду встречать Керри, которая только что прислала сообщение о своем приезде. Я нахожу ее рядом со входом в Луна-парк у большого колеса обозрения. Она бежит мне навстречу и бросается на шею.
– Мой брат, ты – мой брат! Как это классно!
Керри порывисто обнимает меня. Я растерянно отстраняюсь.
– Почему классно?
– Потому что мы станем друзьями на всю жизнь, и я могу быть спокойна, что между нами ничего не будет!
Она напрягается, глядя на мои руки, сжимающие ее талию. Я послушно выпускаю девушку из объятий.
– Понимаешь, Томас, дело не в тебе лично, но ты всё-таки парень. А после того, что я пережила с Бюрлем…
Я перебиваю, чтобы расставить все точки над «i». Если Нокс – мой отец, а Ноктис – ее мать, то я ей не родной брат, а двоюродный. И даже еще дальше: ведь Ноктис – только наполовину сестра Нокса.
– Мне наплевать, ты всё равно мой брат!
И она, чмокнув меня прямо в губы, отступает с сияющей улыбкой.
Ладно, окей. Если она называет это дружбой, я не против.
– Между нами ведь всё будет просто, да?
Я соглашаюсь. Всё просто, не считая того, что мы с ней потомки Дьявола. Я деликатно напоминаю Керри об этом.
Она пожимает плечами.
– Ты веришь в эту чушь? Да они просто жалкие фантазеры. Двое ненормальных, которые выделываются, несут какой-то допотопный бред. Вот Бюрль – настоящий дьявол, и где он теперь? Потому что не надо ко мне лезть! Слышал по телефону, как я ее обдурила, эту сказочницу?
Я молчу. Как знакомо! Я тоже поначалу принижал противника – инстинктивно, из желания ослабить. Но когда принижаешь врага, ты его недооцениваешь и этим, наоборот, делаешь еще сильнее.
– Может, они и сказочники, но ты видела, какие у них возможности. Хронографы и прочее… И бессмертие тоже. Да, у нас нет доказательств, но ведь они не стареют. Нокс сказал, что им сто пятьдесят лет. И если мы такие же, как они…
– Мы не такие! – горячо возражает Керри и толкает меня к решетке «поезда-призрака». – Мы с тобой наполовину люди!
– Но и они тоже! Так Дьявол и действует с тех пор, как существует мир! Он воспроизводит себя сразу в двоих. Работает в паре, чтобы не загнуться от скуки. Бессмертие, когда ты один, – это невыносимо. Но даже вдвоем им здесь надоело, и они хотят найти себе замену в игре.
– Я не дура и всё поняла! Раньше они занимали другие тела под другими именами, а сейчас хотят сделать из нас свою копию. Прощайте, Нокс-Ноктис, привет, Дримм-Лангмар!
– Если мы согласимся, Керри! Только если мы согласимся! Это они сказали совершенно определенно. По крайней мере, мне.
– Это правда, – соглашается моя сводная кузина, сунув руки в карманы джинсов. – Ладно, что же мы будем теперь делать?
Я недоуменно развожу руками, словно вынужден объяснять очевидное:
– Добро. Чтобы бороться со Злом. Это то, что можно сделать прямо сейчас.
– А какое добро мы можем сделать сейчас?
– Хотя бы заботиться о тех, кого мы любим. И об остальных тоже. Всех простить и полюбить, вот.
Керри недоверчиво почесывает нос:
– Какой-то девчачий план.
– Вовсе нет! Дьявол питается ненавистью. Значит, любовь его убивает!
Она хмурится и говорит озабоченно:
– Постой… но что тогда будет с нами? Если мы – дьяволы на пятьдесят процентов, это самоубийство!
Встревоженный, я размышляю, как возразить. И нахожу:
– Когда мы вырываем сорняки, мы освобождаем место для полезных трав и помогаем им расти. Согласна?
– Ты прав. И наоборот – если уничтожать Добро, вырастишь только Зло. Этого они от нас и ждут, негодяи. Как же нам быть?
– Ты продолжаешь ломать комедию с Ноктис, как только что по телефону: изображаешь восхищение, любовь к мамочке, делишься какими-нибудь девчачьими секретами, не знаю…
– Не беспокойся, поняла. А ты?
– Буду так же морочить голову Ноксу, но в мужском варианте. Конфликт поколений, юный уважает старого, а тот не сдается, но уступает, все дела… Я с матерью готовлю для него один страшный план. Потом объясню.
– Купишь мне сахарную вату?
Несмотря на улыбку, в голосе Керри звучит глубокая печаль.
Я смотрю на витрину, у которой она остановилась. Хозяин разговаривает с хозяйкой тира по соседству. Я беру стержень с подставки, просовываю его в центрифугу с розовой пеной и протягиваю Керри. Мы продолжаем идти, делясь друг с другом нитями искусственного сахара, которые мгновенно тают на языке.
– Как дела у Робера Дримма? – спрашивает она.
Я рассказываю. В ее глазах вспыхивает ненависть, когда она слышит, как подло Нокс заставил меня мучить собственного отца.
– Робер – потрясающий человек, – вздыхает Керри. – Его уроки литературы – единственное хорошее, что было в моей жизни.
Я не знаю, что ответить. Она стирает с носа остатки сахарной паутины и, помолчав, продолжает:
– Знаешь, Томас, со мной происходит странное. Я всегда старалась, несмотря ни на что, любить Жозетт, ведь всё-таки она моя мать. Находила оправдания… Теперь я ничего ей не должна. И в то же время это всё меняет. Знаешь, я начинаю ее понимать. Тринадцать лет назад она работала у Ноктис. Она не могла родить сама и удочерила ребенка своей начальницы, которой было не до того. Всё сложилось как нельзя лучше для обеих. А потом она потеряла мужа, и Ноктис познакомила их с Бюрлем… Чтобы у меня был отец.
Керри забирает у меня вату, пока я ее не прикончил.
– Жозетт любила этого негодяя как сумасшедшая. Наверное, искренне не подозревала, на что он способен. Она только видела, как он тратился на то, чтобы я была самая красивая, самая умная, первая во всём… Странно, но я вдруг стала меньше на нее злиться, ведь в самом начале она всё-таки меня выбрала. Это ведь свидетельство любви, правда? Может, и я полюблю ее по-настоящему – теперь, когда у меня тоже есть выбор.
