– Нет, а в чём дело? У вас проблема?
Я оборачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза, с удовлетворением наблюдая, как он мгновенно сникает.
– То есть… я думаю, ее сотрудники немного ошиблись… у меня уже пять лет категория «Б» по шкале государственных служащих, и я только что получил уведомление о том, что мне понизили категорию.
– Да что вы говорите?! – восклицаю я сочувственно.
– До уровня «Д», – бормочет он с таким видом, словно сообщает о национальной катастрофе. – И под уведомлением стоит подпись вашей мамы. Я знаю, она сильно загружена своими новыми обязанностями, но я оставил ей несколько сообщений по телефону, а она мне так и не перезвонила.
– Когда звонит кто-то из категории «Д», это нормально, – поясняю я с садистским дружелюбием.
– Но я не понимаю, – говорит он с праведным негодованием, – в чём я провинился?
Я советую ему подать жалобу непосредственно министру.
– Я это уже сделал – моя супруга с ней знакома. Но госпожа Ноктис ответила, что этот вопрос относится к компетенции вашей мамы. Что мне предпринять, как считаете?
Я отвечаю, что, на мой взгляд, это дело безнадежное.
– Понимаю. Вы советуете обратиться к вашему папе.
– К отцу? При чём здесь он?
– Ну как же, – говорит Бюрль, сладко улыбаясь, – учитывая его близость к госпоже министру…
Внезапно мне становится тошно от жалоб этого скользкого типа, которого я сам понизил в должности, подделав подпись матери, когда она заснула у бассейна. Сама-то она, конечно же, забыла бы отомстить за все годы, что он унижал ее. Но я восстановил справедливость. Чтобы наконец отделаться от Бюрля, я равнодушно замечаю, что если он недоволен, то есть еще вакансии в категории «Е». Оставив его в полном потрясении, я направляюсь к фуршетному столу, где стоит отец.
– Томас? – удивляется он. – Что ты здесь делаешь?
Я напоминаю ему, что он сам меня пригласил. Отец краснеет и отводит глаза. Из чего я заключаю, что в список гостей меня внесла Эдна Пиктон. Я понимаю его замешательство. Отцу неприятно, когда я вижу его на службе. Он чувствует мое осуждение и страдает, поскольку сознает, что я прав.
Проглотив обиду, я стараюсь ему улыбнуться, как раньше, когда мы были заодно и вместе против общества, против благонамеренных граждан и их привилегий, против матери с ее дурацкими принципами и готовностью под всех подлаживаться… Сегодня отец мне нужен. И это смущает, учитывая, кем он стал. Ну да ладно. У меня всё равно нет выбора.
– Томас… надеюсь, ты не сильно на меня сердишься за наш разговор о Бренде. Если я могу чем-то помочь…
Я тут же хватаюсь за эту возможность:
– Да, кстати… я получил приглашение на имплантацию чипа. Ты можешь меня от этого избавить? Или хотя бы отложить на время?
Отец резко выпрямляется, и несколько капель апельсинового сока из стакана проливаются ему на рукав.
– Шутишь?! – говорит он, нервно оглядываясь. – Ты не представляешь, чего мне стоило включить тебя в число избранных! Все самые знатные люди страны продали бы душу дьяволу ради того, чтобы их дети участвовали в празднике святого Освальда! Особенно в этом году, когда чип имплантируют внуку президента…
– Но в этот день я не могу!
– Тебе плевать на меня, да? Это историческое событие, Томас. Оно будет транслироваться по государственному телевидению. Для меня это прекрасная возможность объединить всю молодежь страны вокруг моего проекта «Энергия Дерева». Я уже десять дней пишу речь и скоро дам тебе почитать то, что набросал…
Он отстраняет меня, чтобы пожать руку этому назойливому Антони Бюрлю. Два слова сказаны шепотом на ухо, и мой отец уже кивает и идет вслед за впавшим в немилость чиновником. Я вижу, как он слушает, что-то записывает и успокаивает бывшего ухажера своей жены. Мне до того тошно, что я поворачиваюсь спиной. Переведя взгляд на витрину, в которой сидит медведь, я мысленно прошу моего старого друга Пиктона вернуться на землю. Потому что я не выношу живых.
На сцене распорядитель постукивает по микрофону, призывая публику прекратить разговоры, и объявляет с большой торжественностью:
– Господин министр природных ресурсов.
Мой отец дружески сжимает плечо Бюрля, легко взлетает на сцену и стоит, глуповато улыбаясь, в ожидании, когда стихнут аплодисменты. Потом он делает глубокий вздох и произносит фальшиво-уверенным тоном:
– Господин президент, господин вице-президент, дамы и господа министры, дорогие друзья науки, сегодня закрывается очередная страница истории, которая навсегда останется в нашей памяти. Признаюсь, это особенно важно для меня – сегодня вечером отдать дань памяти гениальному физику, которому мы обязаны первой революцией в энергетике, – Лео Пиктону…
Благодарно кивнув, отец жестом заставляет умолкнуть крики «браво» оголодавших слушателей, которые понадеялись, что речь уже закончилась.
– В то время, – продолжает он, – это была мощная идея: после смерти граждан использовать мыслительную энергию, накопленную в их чипах, для работы заводов и электростанций. Это, правда, ущемляло права человека, его души. Но отныне наши дорогие усопшие могут почивать с миром. По согласованию с моим руководителем, министром Лили Ноктис, скоро я смогу объявить, что энергетические нужды страны будут полностью покрываться деревьями благодаря стимуляции и аккумулированию их электромагнитной активности нашими приборами. Мы больше не будем тревожить мертвых. И тем более живых. Некоторые из высших лиц государства под влиянием Оливье Нокса не так давно пытались использовать энергию полового созревания подростков. Позор тем, кто хотел превратить гормональную бурю в альтернативный источник энергии, пренебрегая здоровьем наших детей, словно это какие-нибудь морские свинки…
Отец поворачивается к Джеку Эрмаку. Но тот, фальшиво улыбаясь, спокойно и высокомерно выдерживает его взгляд. Ему всё-таки удалось удержаться на плаву, этой хитрой крысе. Арестовав своего бывшего сообщника Оливье Нокса, Эрмак сохранил и свою шкуру, и свой пост. Правда, теперь он старается быть незаметным, чтобы о нём все забыли, пока Робер Дримм является фаворитом Лили Ноктис.
Я смотрю на отца другими глазами. Может, он вовсе не изменился. Может, он хочет воспользоваться близостью к власти, чтобы реализовать свои революционные идеи, и просто манипулирует теми, кто думает, что использует его. Во всяком случае, только что он публично устроил провокацию. Хотя его никто не слушает, так что ничего страшного. Только Лили Ноктис хмурится, слабо улыбаясь и следя за ходом его атаки. Она поворачивается к телекамере, которая записывает выступления, бросает косой взгляд на Джека Эрмака, а потом смотрит на меня как сообщница. Дрожь пробегает по моему телу, но я подавляю ее. Не надо связываться с этими людьми… Возможно, они просто использовали отца в своих дворцовых интригах, а теперь намереваются посадить за растрату государственных средств, за покупку похищенных картин… И так я лишусь последнего союзника.
