– Что? Не понимаю.
– Ты, дети, кот… Кто-то из вас всегда рядом со мной. Всегда наблюдает.
Она с веселым звоном улыбнулась:
– Когда ты просил Гоблина предупредить Одноглазого, чтобы тот не дурил, никого рядом не было. Да и в город ты ходишь один.
В это я не верил. Мне все уши прожужжали о диковинном отрядном коте, который никого к себе не подпускает.
Озорной Дождь развела руками. По лазарету разлился колокольный перезвон. Я не понимал, как рождается этот звук, что он означает и почему та, чьего гардероба хватило бы на целый женский полк, постоянно носит одну и ту же темную юкату.
Когда я об этом спросил, Озорной Дождь не ответила. Но заметно опечалилась.
Я не понимал, в чем дело, хоть и сам провел некоторое время в Башне. Оттуда никто не выходит прежним. За прошедшие десять дней я понял, что Озорной Дождь слишком по-человечески заботится о детях, которых она никак не могла родить и вырастить до их нынешнего возраста. Это было ее главной бедой.
Старик отгрохал для Взятой настоящий особняк. В нем были кабинеты, которыми она никогда не воспользуется, и колоссальное по площади личное пространство. Был и отдельный кабинет для отрядного летописца, хотя тот был вполне доволен тесным закутком в штабе. К кабинету прилагалась и спальня, где летописец сможет отдыхать, когда у него не будет желания топать в лазарет. Наконец, на первом этаже было две тысячи квадратных футов свободного места, которым Отряд волен был распоряжаться по своему усмотрению.
Озорной Дождь должна была поселиться на втором этаже. Третий предназначался для прислуги и кладовых.
Две тысячи квадратных футов. Старик, хитрая шельма, устроил нам отличное местечко без всяких затрат для Отряда.
Теперь понятно, почему он был столь услужлив.
Впечатлен был даже Гурдлиф. Озорной Дождь попросила игровую комнату для детей. Гурдлиф Баюн может приходить туда когда пожелает.
Глядя на свои последние записи, я понимаю, что превратился из вовлеченного в события наблюдателя в историка. Мой язык стал суше, нейтральнее; я меньше времени уделяю характерам и размышлениям над вопросами «кто?», «как?» и «почему?» в угоду вопросу «что?». Уверен, это неминуемый побочный эффект от длительного пребывания на одном месте в комфортных условиях.
– Ладно, – сказал Старик, – даю тебе пять минут на жалобы. Для начала объясни, почему это должно меня колыхать.
– В чем дело с этой Взятой?
– Какое дело?
– Не успела она сойти с ковра, как ты пристегнул меня к ней.
– Вот как? Я не согласен. Спрос рождает предложение. Это все для удобства. Тебе не нужно…
Он принялся нести какую-то чушь.
– Солдаты распускают слухи о том, что мы сожительствуем.
– Ага. Начинаешь жаловаться всерьез. Хочешь сказать, что это неправда?
В буквальном смысле, учитывая, что мы живем в одном доме, – возможно, но…
– Одно дело, если бы я сам так хотел. Но мне кажется, кто-то нас к этому подталкивает. – Я сурово посмотрел на Старика.
Прошла минута. Капитан молчал. Наконец он заявил:
– Каждый из нас обязан выполнять приказы. Так заведено в армии.
Может быть, намекал на то, что виной моим неудобствам кое-кто в Башне.
Возможно. Однако Старик тот еще сукин сын, он способен даже Госпожу использовать, чтобы манипулировать мной. Вот только… зачем? Чего он хочет этим добиться?
Я не был эмоционально готов принять мысль, которая так и стучалась в голову: а может, у него на уме нечто совсем противоположное?
Начали твориться странные вещи. Более странные, чем обычно.
Множились суеверные слухи. Люди видели призраков, чудовищ и прочую нечисть. Местные верили, что божества и духи живут в каждом камне, водоеме, дереве и что большинство этих духов обожают портить жизнь своим соседям-людям. Порой нам приходилось ждать, пока местные задобрят своих духов, чтобы получить разрешение сделать что-нибудь. Это сильно раздражало.
Хладнокровные и практичные жители Алоэ способны вдруг превращаться в бешеных фанатиков. Проведя здесь год, я по-прежнему не понимал, как это работает.
Местные мифы и легенды я узнавал от Гурдлифа Баюна и Маркега Зораба из «Темной лошадки». Но и они не смогли пролить свет на это явление.
На дверях городских зданий и в лагере вывешивались бумажки. В первую ночь появилось тридцать – каждая шестнадцати дюймов в длину и три в ширину. На каждой тонкой кистью и необычными чернилами выведены незнакомые символы. Местные называли эти полоски талисманами и, похоже, придавали им огромное значение.
В их размещении не было логики. Один листок прикрепили к двери моей городской клиники. Я с руганью сорвал его.
Бабах! Взрыв был не более реальным, чем позвякивание колокольчиков Озорного Дождя. Впрочем, вспышкой и дымом он сопровождался.
Символы с талисмана были теперь выжжены на двери.
И так со всеми бумажками, если их срывать.
Старик вызвал наших колдунов. Все они выражали полнейшее недоумение и ничего не знали. Тогда он пригласил Взятую.
– Эти символы мне незнакомы, – сказала она. – Не могу их расшифровать. Возможно, талисманы созданы для того, чтобы удержать кого-то или что-то внутри или снаружи дома. Скорее всего, снаружи, ведь талисманы появлялись и на дверях домов, в которых не было жильцов.
– Так кого же? Или что? – уточнил я.
– Могу предположить, что это преграды для духов.
Ага. Ясно. Но кому это надо? И зачем лепить исписанные тарабарщиной бумажки куда ни попадя?
Ответ был.
И причина была.
И тем и другим, вероятно, была Озорной Дождь. Некие силы хотели отвлечь ее от поиска Портала Теней, чтобы самим завладеть им.
Если это и так, талисманы все равно странное оружие нападения. Их эффект неочевиден. На Анко и близнецов они не действуют. Никому не доставляют неудобств – ни местным, ни солдатам.
Однако они нарушали душевное равновесие суеверных жителей.
Я мог понять, почему талисманы появлялись в городе. Но как воскресителям удавалось пробираться в лагерь, расклеивать бумажки и уходить незамеченными? Часовые, конечно, смотрели вполглаза, ведь серьезного повода для тревоги у нас до сих пор не бывало, но на посту никто не спал.
Здесь замешано колдовство – такое, что позволяет злоумышленнику оставаться незамеченным.
Озорной Дождь повела меня на свиноферму – шумный участок к западу от лагеря, вдали от города. Ворота были запечатаны двумя талисманами. За последние два дня это было самое странное место, где я их видел.
– Ты близок к разгадке? – спросила она.
