– Я плохо рассказываю, – признался Гурдлиф. – К тому же приходится выбрасывать эпизоды, которые нельзя слушать детям. Умелый сказитель до слез доводит.
Разговор напомнил о том, как я, прежде чем мы все едва не погибли при Чарах, регулярно читал братьям по Отряду отрывки из Анналов, чтобы те видели себя не просто наемниками, которые через год могут разойтись куда глаза глядят, а частью воинского формирования с многовековой историей. После Чар я почти бросил это занятие. Не знаю почему. Видимо, из-за пережитых потрясений.
Сейчас в Отряде семьсот бойцов, а кругом – великое множество желающих присоединиться. Надо бы втолковать новичкам, что они не сами по себе, а состоят в организации, над которой не властно время.
– Надо обсудить это с Капитаном, – произнес я вслух.
На меня уставились несколько пар недоумевающих глаз.
Одна из служанок – сисястая Флора – шепнула мне:
– Сударь, тебя хочет видеть какой-то грязный старик с повязкой на глазу.
Она покраснела и отвернулась от Гурдлифа. Тот был уже достаточно взрослым, чтобы оценить ее прелести, но недостаточно взрослым, чтобы понимать: пялиться неприлично.
Впрочем, даже я, хоть и не педофил, порой не удерживался от возможности поглазеть.
Мать Флоры как-то приходила ко мне на прием, и я не сомневался, что у ее дочери вырастут такие же дойки. Лет через двадцать они уже не будут выглядеть привлекательно.
Значит, Одноглазый решился поговорить. Но почему со мной?
– Гурдлиф, будь любезен, поразвлеки моих дикарей. Не позволяй им крушить мебель и поджигать дом. Я схожу узнаю, что нужно колдуну.
Близнецы нарочито скривились, но не напомнили о том, что почти все время находятся без присмотра и это не привело к концу света. Я надеялся, они поняли, что я шучу.
Гурдлиф кивнул. Еще бы. Теперь он успеет вдоволь налюбоваться на Флорины округлости. Флора – девушка ответственная, она не оставит детей, пока их отец улаживает свои дела.
Поначалу я находил это необычным, ведь высокая нравственность не свойственна местным девицам. Но потом сообразил: как ни аморальна здешняя культура в целом, уровень нравственности у каждого индивидуума свой.
В приемной Взятой я обнаружил не только Одноглазого, но и Гоблина. Оба сидели в креслах, сработанных в западном стиле, и явно испытывали дискомфорт.
Что случилось?
Не зная, в чем дело, я осторожно подбирал слова, чтобы не спугнуть Одноглазого.
У меня не было причин ему доверять. После беседы с Озорным Дождем его поведение заметно улучшилось, но и без того неуравновешенный характер совсем разболтался. Мы не понимали, что конкретно провоцирует колдуна. Поэтому никто даже не шутил в его присутствии.
Я перевел взгляд с одного неблагонадежного волшебника на другого:
– В чем дело?
Гоблин выглядел смущенным:
– Только никому не рассказывай, хорошо? Ты заметил, что в последнее время все какие-то дерганые?
– Заметил. «Дерганые» – мягко сказано.
Гоблин смутился еще сильнее. Вероятно, мой тон заставил его подумать, что я сомневаюсь в его непричастности к происходящему.
– Кажется, мы кое-что нашли.
Одноглазый согласно кивнул.
– Он нашел. – Гоблин ткнул в Одноглазого пальцем.
Тот снова кивнул – на этот раз довольно уныло.
– Предположим. Что вы обнаружили? И почему пришли ко мне, а не к Старику?
– Старик на нас злится, – вздохнул Гоблин. – Даже если примет, наверняка решит, что мы все выдумали.
Одноглазый опять кивнул. Ну, артист! Даже рта ни разу не раскрыл.
– И вы решили, что старина Костоправ более доверчив?
– Ты хотя бы до конца дослушаешь?
– Возможно. Рассказывайте.
Одноглазый откашлялся:
– Нам постоянно хреново. Это все из-за девиц.
– Пленниц?
– Какие тут еще есть девицы?
– Никаких. И что?
– Так вот. Они все такие же, как Взятая. Со скрытым талантом к магии. Только сами этого не знают. Но когда они трутся вместе, то эмоционально подпитывают друг дружку. Чем больше их становится, тем сильнее переплетаются их эмоции. Рано или поздно они выйдут из-под контроля – и случится взрыв.
– Это как самовоспламенение, – пояснил Гоблин. – Если найдутся еще девицы старше, скажем двенадцати лет, то неконтролируемого магического взрыва не избежать.
Я приглядывался к Одноглазому. Тот оставался непроницаем. Казалось, он всерьез озабочен.
– Как такое возможно? – спросил я Гоблина.
– Возможно. Встречается реже, чем мохнатые лягушки, но встречается.
Одноглазый добавил:
– Когда в следующий раз пойдешь в библиотеку, возьми «Падение Хабенева». Это случилось девяносто лет назад.
Хабенев – маленькое королевство, в котором Отряду доводилось бывать еще задолго до упомянутого Одноглазым падения. Вряд ли кто-нибудь в Алоэ о нем слышал. В Анналах оно также упоминается лишь мельком. Отряд провел там одну зиму – пять месяцев.
Посмотрим, что об этом писали мои предшественники.
– Сколько у нас сейчас девочек? – спросил я.
Одноглазый пожал плечами. Гоблин помотал головой:
– Ты разве не ведешь им учет?
– Нет. Меня пускают только к больным. Сержант Нвинн весьма ревностно выполняет свои обязанности. Никаких мужчин на расстоянии полета камня, за исключением чрезвычайных случаев. «Чрезвычайность» тоже определяет она.
Я ненадолго заглянул к Капитану. Он даже не спросил, с чего я взял, что нам грозит магическая катастрофа. Сказал лишь:
– Возможно, ты прав.
Он нацарапал несколько слов на клочке изъятого бумажного талисмана:
– Отнеси это Нвинн.
Сержанту Нвинн предписывалось не чинить препятствий моему расследованию, какими бы методами оно ни велось.
Сержант Чиба Винь Нвинн была наиболее яркой из немногочисленных женщин в Отряде. Ее муж погиб при Чарах. Ее силе и свирепости завидовали многие мужчины.
Нвинн заправляла в казарме, где жили Тидэс Эльбы. Ни одному мужчине не дозволялось прикасаться к ее котяткам.
Я предстал перед сержантом с запиской от Капитана. Нвинн встретила меня с большим недоверием:
– Что, устал жить без своей щелки, так решил найти новую?
Обычно мы почти не общались. Болезни ее не брали, притворяться было ниже ее достоинства. Но если нам случалось пересечься, то без ругани не обходилось. В этот раз я сдержался.
– Я не собираюсь донимать девочек. У меня дело к тебе.
