– Сударыня, зачем ты покрасила волосы? Тебе так шел черный с красными прядями.
Точно! Волосы Озорного Дождя теперь были того же цвета, как в тот день, когда мы впервые отправили ее в Башню.
Должно быть, какие-то чары не давали нам заметить перемену. На Сану они почему-то не подействовали. И развеялись с ее словами.
Близнецы опасливо посматривали на меня.
Я разглядывал Озорной Дождь. Не считая сдержанного поведения и волос, перемен не замечал.
– Сколько времени там прошло в этот раз?
Шин фыркнул. Светлячок закатила глаза. Им было известно что-то, чего не знал я. Они сердились, потому что я не видел важного, несмотря на то что чары рассеялись. Но разумеется, сказать мне прямо никто не собирался.
– Не знаю, – раздался в ответ хриплый шепот. Взгляд Озорного Дождя блуждал, словно она не всецело была с нами. – Не помню. Должно быть, долго. – Она очень медленно возвращалась к реальности. Даже за едой вела себя так, будто заново вспоминала все: меня, детей, кота, дом, свои повседневные привычки. – Мне необходимо поспать. Я больше двух суток провела без сна.
Вошла Флора:
– Сударь Костоправ, приходил Гурдлиф. Говорит, ты срочно нужен в госпитале.
– Скажи, что сейчас буду.
– Он уже убежал.
– Папа, я хочу с тобой, – сказала Светлячок.
У нее было что-то на уме. Я взглянул на Озорной Дождь. Та не возражала.
– Идем.
Я не думал, что в госпитале нас ждет что-то столь ужасное, чего нельзя видеть ребенку.
Как только мы вышли, Светлячок остановилась. Вход в госпиталь был в противоположном конце здания. Она сказала:
– Ты ведь понял, что это не наша мать?
– Что? – Я указал пальцем на второй этаж.
– Да, я о ней. Это не мама. Может, считает себя ею, но это не она. Шин и Анко сразу догадались, а ты нет. Наверное, лучше тебе и дальше притворяться, будто не знаешь.
– Не понимаю.
– Папа, я давно заметила: ты видишь только то, что на поверхности, то, что хочешь видеть. А мама говорит, что поверхность – это зеркало.
Урок философии от шестилетней девочки. А страшнее всего то, что она отлично понимает, о чем говорит.
– Поверю тебе на слово. Ты куда лучше знаешь свою мать. Но если это не она, то кто? И почему притворяется твоей матерью? – Я вспомнил загадочный второй ковер, не замеченный никем, кроме Плюхи.
Светлячок пожала плечами:
– Какие-то взрослые дела. У нее ведь куча двойников. – Малявка ухмыльнулась, сообразив, что знает куда больше ближайшего взрослого.
– Верно подмечено. – В Башне творилась всякая чертовщина, так что эта Озорной Дождь вполне могла быть какой-то девушкой из Хонно. – Знаешь, зачем ее подменили?
Она ответила в прежней манере:
– Нет. Я ведь ребенок, мне никто ничего не рассказывает.
Чепуха.
– Подождем и посмотрим, что будет, – добавила она. – Идем, а не то какой-нибудь солдат сильно рассердится, если узнает, что умер из-за того, что ты был слишком увлечен семейными проблемами, которые не в силах решить.
Шесть лет? Черта с два! Это чертенок в облике девочки, пусть и весьма милом.
Срочным пациентом оказался полковник Чодроз. Эдмус Черный отправился домой, поэтому вызвали меня. Дохломух был без сознания, но издавал невнятные звуки.
Его принесли сержант Нвинн и ее троллиха-помощница. Гурдлиф глядел на них так, будто опасался, как бы они не сломали чего-нибудь полковнику. Я отослал его и спросил у Нвинн:
– Что случилось?
Настроение у нее было скверное, но она всячески старалась не давать ему воли. Переведя дух и успокоившись, Нвинн объяснила:
– Этот хер пытался вломиться в барак к девочкам. Не успел вернуться, как надрался в доску и давай дебоширить.
Это не укладывалось в голове. Полковник Шоре Чодроз, конечно, отъявленный мерзавец, но другого сорта.
– Сержант, со мной тут ребенок.
Присутствие Светлячка не заставило Нвинн осторожнее подбирать слова. Впрочем… Светлячок знала их все. Она ведь жила среди семисот солдат.
– Значит, он хотел войти, но ты его не пустила и слегка поколотила?
На самом деле поколотила от всей души.
– Вроде того.
– Вроде того? Давай-ка подробнее. Он сказал, зачем хочет войти?
– Утверждал, что у него важное дело и что мы должны… убраться с дороги. Вел себя как высокомерный засранец…
– Я не сдержалась и ударила его, – перебила помощница. – Сержант не виновата. Это все я. Но он сам напросился.
Нвинн добавила:
– Он был то ли пьян, то ли под наркотой. Я не понимала половины его слов, но все сводилось к тому, что он хотел попасть к девочкам и мы обязаны были его пропустить, наплевав на приказы.
Похоже, Дохломух действительно сам нарвался. Мне не терпелось выслушать его версию событий.
– Но вы его не пропустили.
– Нет.
– Я не пропустила, – уточнила троллиха.
– Гм… И колдун, по силе почти сравнимый со Взятыми, не справился с двумя женщинами?
– Он был в стельку, – ответила Нвинн. – К тому же у него только одна рука.
– С одной женщиной, – настаивала ее помощница. – Со мной. Я набросилась на него сзади. Перестаралась. Испугалась, зная, что он сильный колдун.
Дамы неохотно, но весьма эффектно описали, как именно побили Дохломуха. Затем я сказал им:
– Возвращайтесь на посты. Я с ним разберусь.
Нвинн хотела было возразить, но я перебил:
– Идите. Я один справлюсь.
– За мной должок, – сказала Нвинн.
– Буду иметь в виду, когда зайду прицениться.
– Папа!
Шутить в таких обстоятельствах, да еще при ребенке, было плохой идеей. Если бы Светлячок не возмутилась, Нвинн бы наверняка вскипела. Но Благословенная Баку пригвоздила сержанта стальным взглядом. Нвинн опешила на мгновение, и этого хватило, чтобы понять, что я над ней подтрунивал.
– Дурацкие у тебя шутки, сударь.
– Признаю, выбрал неудачный момент.
Нвинн показала на Дохломуха:
– Когда рядом две вспыльчивые женщины, любой момент неудачен. Идем, Като!
Светлячок забралась на стол понаблюдать, как я осматриваю Дохломуха. Я спросил:
– По-твоему, зачем нужно было присылать вместо мамы двойника?
Девочка не ошибалась. При ближайшем рассмотрении различия стали очевидны. У самозванки не было шансов убедить меня в том, что она – та Озорной Дождь, с которой я делил стол и кров. Но если держать дистанцию… Да и тогда разоблачение не заставило бы себя ждать.
