– Гм… – разочарованно произнесла мать.
– Властелину я об этом не рассказывала.
– Хорошо. Покажи живот.
– Что?
– Покажи, где были раны, когда ты очнулась.
Как этого избежать? Скрывать ей было нечего, она просто стеснялась.
– Шевелись, дочка! Как будто я тебя голой не видела.
Криденс обнажила живот. Для этого пришлось избавиться от половины одежды.
– Вот это пресс. У меня в твои годы такого не было, даром что я тренировалась. Хотела этим привлечь кого-нибудь влиятельного. Физический труд пошел тебе на пользу.
– Если империя рухнет, смогу работать каменщицей или свинаркой. Мечта, а не работа!
– Милая, не шевелись.
Шрамы Криденс стали почти невидимы – лишь белесые точки ниже пупка.
Мать осторожно надавила на них:
– Чувствуешь что-нибудь необычное?
– Нет.
Мать задумчиво подперла рукой подбородок. Левую руку опустила на колено. Она рассматривала живот Криденс так, будто хотела увидеть, что внутри.
– У твоей сестры были такие же раны?
– Вроде бы. Похожие. Но я видела их, только пока лежала на столе.
– Кажется, я понимаю, что произошло. Знаю, зачем этот ваш Папа так сделал, но не знаю, каким образом.
– Мама? Мне не по себе.
– Должно быть, у него была веская причина.
– Он что-то со мной сделал? Что?
– Взял у тебя яйцеклетки. И ту часть тебя, что их производит. Но только правую.
Криденс не понимала. Она мало что знала об устройстве собственного организма. А вот мама была специалистом. Изучение человеческого тела, живого или мертвого, было ее страстью. Иногда отходы ночных развлечений Властелина оказывались в ее домашней лаборатории.
Мать объяснила, как работают репродуктивные функции женского организма, в подробностях, которые Криденс предпочла бы не слышать.
– И зачем ему наши яйцеклетки?
– Чтобы создать больше Доротей и Криденс. Возможно, он хочет окружить себя толпой красивых дочерей.
– Но…
– У твоей сестры было больше ран? Я бы не удивилась, если бы этот Папа решил забрать у нее все.
– Может быть. Не знаю. Тогда меня это не интересовало. Я вообще с трудом соображала. Голова сильно болела.
– Могу я загипнотизировать тебя, чтобы ты вспомнила?
– Даже не надейся, мама. Мне хватило одного раза.
Мать развела руками и принялась рассуждать:
– Вероятно, он упустил одну яйцеклетку Доротеи, когда собирал остальные. Это объясняет, как она могла забеременеть, но не объясняет, почему яйцеклетка оказалась пригодной для оплодотворения. Ребенок родился здоровым?
Криденс кивнула:
– Вроде бы. Но я не разбираюсь в детях. Помню, Папу беспокоило, что младенец почти не плакал.
– Теперь это не важно. Все закончится, когда Папин земной срок подойдет к концу. Без него Доротея не выживет, – с ноткой грусти заключила мать.
Невероятно.
Вскоре Криденс ушла, раздумывая, что бы она сделала, если бы ей предоставилась возможность вернуться.
Она подозревала, что, узнав о Папиных исследованиях, мать начнет заглядываться на восток.
У Банат Сеньяк было достаточно влияния и средств, чтобы тайно послать туда поисковые отряды.
26. Давным-давно в далеких землях: Смена поколений
Ребенок появился на свет в предсказанный Папой день, с точностью почти до минуты. Повитуха была еле жива от страха, но справилась с работой прекрасно.
Младенец получился здоровым, бойким и голодным, но у его матери не было молока.
Папа сразу отправился на запад. В его отсутствие сбежала Котенок, забрав с собой всех собак и повитуху.
Папа привез сразу трех недовольных кормилиц, чьим собственным детям пришлось делиться пищей. Все три понимали, что их благополучие целиком и полностью зависит от Папиного настроения. Когда у его сына отпадет нужда в молоке, кормилицы станут обузой.
Исчезновение Котенка озадачило Папу. Он поверить не мог, что она сбежала. Нет, с ней наверняка что-то случилось! Он несколько раз отправлялся на поиски в ближайшие леса, но не отваживался лететь далеко – кто знает, что могут выкинуть кормилицы. Котенка и след простыл. Папа принялся творить защитные магические паутины, как на старом месте. Нужно было сделать это раньше, не дожидаясь пропажи дочери.
Лаисса не взрослела. А вот Папа старел, пусть и заставлял Лаиссу и рабынь проводить с ним ритуалы, которые он узнал от пропавшей дочери, чье имя давно забыл.
Лаисса тоже запамятовала, как звали сестру, и очень от этого грустила. Она помнила, что сильно любила ее.
Ритуалы лишь ненадолго замедляли старение. Когда Папе перевалило за двести лет, он со слезами ушел в небытие, до последнего боясь оставлять Лаиссу одну.
Папа так и не дал сыну имени. Звал его просто «Сын».
Лаисса нарекла мальчика Бесценным Жемчугом, подслушав однажды разговор пленниц о легендарном клинке с таким названием. Она решила, что это имя принесет удачу человеку, способному однажды перевернуть весь мир.
Когда Лаисса выбирала имя, ее разум был удивительно ясным.
Кормилицы привезли с собой детей. Папа был неумолим, уводя женщин у мужей, но не настолько жесток, чтобы разлучить их еще и с младенцами.
В последующие годы он набрал еще прислуги. Исключительно женщин. Папа никогда к ним не приставал и даже не испытывал такого желания.
Лаисса не старела, но с годами ей требовалось все больше тепла. Папа уже не мог его давать. Скрепя сердце он привез нескольких молодых парней. Вскоре в крепости случился бум рождаемости – парни не ограничивались одной Лаиссой.
Шли удивительные годы, удивительные десятилетия, удивительные века. Бесценный Жемчуг получил Папину версию Благословения, которое подействовало на него куда лучше, чем на отца.
Когда Папы не стало, Бесценному было на вид лет тридцать.
Бесценный не любил, когда ему это говорили, но он был невероятно похож на Папу – точнее, на некромантскую личность родителя. Внешне он тоже был вылитым Папой – так выглядел тот, когда Лаисса очнулась в его старом доме под Сумраком.
Разумом сын вышел куда крепче отца. Он редко что-то забывал и моментально схватывал имена окружающих. И никогда не витал в облаках.
С детства Бесценный пропадал в Папиной лаборатории. Наблюдал, учился. Он стал помощником некроманта, затем полноправным коллегой, а когда Папа умер, занял его место.
Эта увлеченность всегда беспокоила Папу. Некромант не прогонял Бесценного по единственной причине: чтобы не огорчать Лаиссу. Тем не менее он приложил максимум старания и обучил сына всему, чему можно научить в двух шагах от края света.
