Светлячок едва не надорвалась со смеху, глядя, как меня перекорежило:
– Ах! Ох! Папа, все они слишком молоды для тебя! Придется довольствоваться мной и мамой.
Ну что она несет?!
Баку жестом что-то показала то ли брату, то ли Эль. Шин со служанкой вошли в спальню и погасили лампы. Светлячок спросила меня:
– Папа, может, до «Темной лошадки» прогуляемся? Пара галлонов пива пойдут тебе на пользу.
Сколько же ей на самом деле лет?
– Даже не думай, дочка…
Подошли остальные служанки. Сана сообщила:
– Сударь, снаружи шумят. Что-то случилось.
– Сана, разве сегодня не твоя очередь идти домой? Хочешь, чтобы тебя проводили?
– Папа, закрой рот и послушай, что она говорит.
Мой сын впервые назвал меня папой. Я подозревал, что он влюблен в Сану, хоть та и не могла похвастать невероятными, как у Флоры, формами. Зато у Саны были другие привлекательные качества. К тому же она относилась к Шину лучше, чем он того заслуживал.
– Сана?
Ей больше нечего было добавить.
Так-так. Шум. Источник этого непонятного шума не заставил себя долго ждать, заявившись без стука.
– Мама! – завопила Светлячок.
– Привет, букашечка.
Шин подскочил и следом за сестрой обнял Озорной Дождь, в волосах которой были алые пряди. Эта версия нравилась Костоправу куда больше, чем рыжая ворчунья.
Даже Анко бросился к ее ногам.
Костоправ не пошевелился. Это было бы ниже его достоинства. Костоправ лишь подошел сбоку и проворчал:
– Объявилась наконец, женщина.
Пришла пора отдохнуть.
На всю ночь я был предоставлен сам себе. Отправился спать в свою комнату, но уснуть не смог.
Сердце и мозг постоянно напоминали о том, что в считаных тридцати футах наверху – эта женщина. Прообраз всех темноволосых красавиц, которых поймали наши солдаты. Та, про которую Эль сказала…
Озорной Дождь свалилась как снег на голову. Обняла детей, погладила кота, три секунды подержала мужа за руку, после чего отослала отдыхать, чтобы с утра заняться важными делами. Дети отправились по кроватям, служанки тоже. Взятая принялась готовиться ко сну прежде, чем ее муж ушел на другой этаж.
Я редко пью что-либо крепче пива Маркега Зораба и всегда проявляю умеренность. Под умеренностью подразумевается, что Костоправ способен добраться до лагеря, не свалившись по дороге.
Комнату в городе я оставил, когда мне подсунули семью.
Местные самогонщики умели очищать спирт. Самые отъявленные перегоняли его трижды и добавляли анис, чтобы маскировать пойло под невинную лакричную воду. Вкуснотища! Я держал немного спирта в лазарете для медицинских целей и обычно к нему не прикладывался. Но этой ночью мне понадобилось снотворное.
Будили меня Благословенная Баку, Ненаглядный Шин и вся королевская рать. Я семь часов проспал как убитый.
Однако чувствовал себя после сна как развалина.
На моей голове как будто сидел бес, бивший молотками по вискам, словно в барабан.
Никогда еще я не испытывал такого похмелья. Разве что в прошлой жизни.
Преувеличение? Возможно. Но я был совершенно не в форме.
Сана приготовила восхитительный завтрак. Но лучше мне после еды не стало. Даже те крохи, что я смог в себя впихнуть, так и просились обратно.
Озорной Дождь первой заметила мое состояние и спросила:
– Что ты с собой сделал?
– Не мог уснуть. Решил хлебнуть узока. Первая стопка пошла так хорошо, что я налил еще одну. Та пошла еще лучше, поэтому я выхлебал всю бутылку. Затем откупорил следующую…
Времени помыться мне не дали. Я только исподнее успел сменить. Озорной Дождь желала немедленно приступить к делу.
Я занялся самолечением. Помогло не сильно. Тремор не прошел. Раздражение моей предполагаемой жены – тоже. Даже слепой видел, что сегодня от Костоправа не будет никакого толку.
Меня обступили Баку и Шин. Я стоял на коленях, ожидая возвращения завтрака. Лекарства немного уняли головную боль, но теперь меня одолевала другая напасть.
Чтобы прийти в себя, понадобится целая вечность.
Озорной Дождь была вынуждена отложить активную часть своего плана. Близнецам было велено следить, чтобы я не захлебнулся собственной рвотой. Они отвели меня в спальню. Перестелили постель. Напоили водой. Озорной Дождь меня не навещала, зато заходили другие, не отказывая себе в удовольствии лишний раз напомнить, что задержка случилась по моей вине. А дети все поили и поили меня.
Ну почему нельзя продолжить без Костоправа?
Вода немного помогла. К полудню я решил, что переживу все это. Вернулась способность шевелить мозгами, а следовательно, рассуждать.
Правда, почему мое глупое поведение заставило эту женщину все отменить?
И вот, когда я достаточно поправился, чтобы сгорать со стыда, пока за мной ухаживали беспощадные дети, ко мне заявилась парочка, которую я сильно недолюбливал: Дохломух и Канючий Зоб. Они конфисковали все, что я мог использовать в качестве снотворного, – как выяснилось, по приказу Старика, которого, в свою очередь, активно подбивала Озорной Дождь.
Этой женщине, моей жене, было что мне сказать, но она молчала. Даже когда я достаточно протрезвел, чтобы проявить поддельный интерес к происходящему, она игнорировала меня.
Близнецы по-прежнему были приставлены к старине Костоправу, но Шин не выдержал и сбежал, оставив его на попечение сестры.
Я мог бы пожаловаться и обвинить в своем плачевном состоянии Озорной Дождь, но сдержался. Пускай ее появление действительно было причиной, наклюкался-то я по собственной воле. Трезвый Костоправ не привык оправдываться, как другие идиоты, изображающие из себя жертву. Этот раз не стал исключением.
– Папа, будь моя воля, я бы тебе обезболивающих не дала, – сказала Светлячок. – Глупость вылечить нельзя, но глупцу иногда полезно помучиться.
Я на нее не сердился. Наверное, у меня тот же синдром, что и у женщин, которых колотят мужья и которые считают, что заслужили побои.
Что ж, хватит себя жалеть. Горбатого только могила исправит. Из-за меня операцию отложили на день, и, разумеется, это никого не обрадовало. Я и сам не радовался. Только раздумывал, почему все задержалось из-за одного пьяного дурака.
Через день Озорной Дождь уселась на ковер и отправилась на восток. С ней были дети, кот, муж, две сестры-охотницы и все колдуны Отряда. Летописец стоял на коленях рядом со Взятой, испуганно вцепившись в раму. Женщина по-прежнему с ним не разговаривала. Что ж, со временем его прирожденное обаяние растопит ее душевный лед.
