Озорной Дождь не гнала ковер. Мы летели спокойно, неторопливо, направляясь, судя по всему, к разрушенному Эльмо и Канюком убежищу воскресителей.
Поддавшись наконец моему обаянию, она спросила:
– Что с сыном девушки, которая родила?
– Остался в храме, где мы нашли его мать. Он еще не умеет ходить.
Она насупилась.
Я, в свою очередь, спросил:
– Кто из вас был на посту, когда мы нашли ту двушку?
Никто не помнил. Я сказал Озорному Дождю:
– В последнее время у нас проблемы с памятью. Вероятно, из-за девчонок и их коллективного разума.
Взятая фыркнула и пробурчала под нос, не обращаясь ко мне:
– Нужно быть осторожнее с желаниями.
Затем она коснулась моего лба и что-то воскликнула на неизвестном мне языке.
В глазах потемнело. Спустя мгновение я снова прозрел – и еще крепче схватился за раму. Взятая заложила крутой левый вираж.
Я пропищал:
– Девушке шестнадцать, она была в Чарах, мне сержант Нвинн рассказала. Нвинн может знать о ребенке. Поговори с ней.
– Спасибо. Только тебе самому придется с ней поговорить.
– У меня есть копия ее… Хорошо. Когда вернемся.
Она посмотрела мне в глаза. Ее татуировки виднелись отчетливо и постоянно перемещались. На привычное хорошее настроение не было и намека. Колокольчики, молчавшие с ее возвращения, звенели, но не мелодично и не весело. Ночная юката притягивала взгляд, словно черная бездна.
– Вы считаетесь самыми крутыми, стойкими, хитрыми и беспощадными агентами империи, – заявила Взятая. – Зная других ее агентов, я склонна согласиться с этим утверждением, что несказанно меня огорчает, ведь даже лучшие бойцы элитного войска, уполномоченные не допустить, чтобы воскресители воспользовались Порталами Теней, не обратили внимания на мальчика, рожденного той, которая по всем признакам подходит на роль Портала.
– Проклятье! – вырвалось у меня, когда я понял смысл витиеватого высказывания.
Колдуны согласились.
Я проворчал:
– Почему никто из нас не догадался, что зачатие уже могло случиться? Идиоты! Идиоты! Идиоты! Почему мы думали лишь о том, чтобы предотвратить его?
– Это отчасти моя вина, – уже спокойнее ответила Взятая. – Я слишком увлеклась другими заботами и даже о собственных детях позабыла. – И тихо, чтобы услышал только я, добавила: – Я сама не догадывалась, пока в Башню не привезли беременную девушку и пока полковник Чодроз с Тидэс Эльбой не задумались, почему из такого множества красавиц забеременели только две.
Хоть кто-то из нас должен был обратить на это внимание.
Оказалось, Третий обратил, но предпочел промолчать – боялся, что Гоблин с Одноглазым его высмеют.
Я бы даже плесневелый сухарь не поставил на то, что этого не случилось бы.
Я удерживался на переднем краю ковра, справа от Взятой. Рядом были Светлячок и Анко; Светлячок переводила мне на ухо сердитые реплики матери.
Озорной Дождь была недовольна всем и вся.
Светлячок немного мне сочувствовала.
– Что мы ищем? – спросил я.
Ответ знала лишь хозяйка ковра.
От наших колдунов ожидалась любая магическая поддержка, о которой она попросит.
Светлячок не стеснялась бунтовать, если ее заставляли выбирать между двумя крайностями. Точнее, между двумя точками зрения, одна из которых была неразумной, а другая принадлежала болвану, не понимавшему ничего вокруг него происходящего.
Она прошептала:
– Через год все сотрется из твоей памяти. Мне очень жаль, но иначе никак. – Она сжала мою руку. – Ты будешь вспоминать меня, Шина и Анко разве что в дурных снах. Нам тоже не позволят тебя помнить. Но мне бы хотелось, чтобы ты нас не забывал. Постарайся.
Я приобнял ее:
– Не волнуйся, дочка, не забуду. – У меня ведь было тайное средство для запоминания.
Взятая не обращала на нас внимания, полностью сосредоточившись на чем-то ином.
Мы ворвались в бурный воздушный поток. Одноглазый запричитал, что мы все погибнем.
То ли порывы ветра, то ли вопли Одноглазого отвлекли Взятую и нарушили ее концентрацию.
Вихри не унимались. Завтрак вашего покорного слуги снова попытался вырваться наружу, но я приложил все усилия, чтобы не опозориться.
У Одноглазого это не вышло.
Девушки-охотницы спокойно расхаживали по ковру, успокаивая взрослых мужиков. Качка и порывы их не тревожили, даже когда у нашей снасти оторвалось днище и мы провалились на шесть миль – а может, всего на сто футов – в зону спокойного воздуха. Рама скрипела и ходила ходуном. Я ждал, что она в любой момент развалится.
– Этот слизняк Гоблин… – заговорила Светлячок.
Действительно. Пока красотки успокаивали бедного испуганного старика, тот сполна пользовался моментом. Но когда запустил руки куда не следует, получил увесистую оплеуху.
От этой затрещины у Одноглазого весь страх прошел. Мелкий гаденыш расхохотался и потом всю дорогу не давал Гоблину спуску.
– Как дети малые, – пробормотал я.
Вихри остались позади. Перемена подействовала на всех как та оплеуха. Мы расслабились и принялись ерничать друг над другом.
Светлячок прошептала:
– Сейчас узнаем, что за ковер видел Плюха.
Я уже и забыл о том ковре. А теперь задумался, почему мы летим на восток, а не на север.
Ведь наверняка дело в Шепот?
– Что ты хочешь сказать?
Баку не волновало, что Взятая ее услышит.
– Мама знает все ковры. Знает, где они находились и что делали их хозяева, когда Плюха увидел то, что увидел. Ни одного имперского ковра не было в тот день рядом с Алоэ.
Я хотел было напомнить, что Плюха горький пьяница и ненадежный свидетель, но благоразумно закрыл свой предательский рот.
В тот день Плюха был трезв. Я проверял.
Светлячок продолжала:
– Ковер Шепот обычно ближе всех к нам, но в тот день она была в Башне, получала выволочку за проваленную операцию. – (Семь лет, говорите?) – А Хромой сейчас там, где ему и место.
Неправда. Он ведь еще жив.
Значит, Плюху заколдовали. Наслали иллюзию. Или…
У моей дочурки было другое, малоприятное объяснение.
Если Плюха в самом деле видел летучий ковер, это означает, что ковер не подарен Госпожой. Что просто невероятно.
Озорной Дождь – сама сосредоточенность, а это означает, что чужой ковер действительно существует. То есть в округе орудует колдун-одиночка. Сама мысль об этом Госпоже ненавистна.
