У Влади, еще с нового года жившего с чудесной перспективой остаться на второй год, как камень с сердца упал. К тому же баб Ядзя в деревне жила, там тихо было – не то что в городе, напротив завода, где каждый день что-то грохотало над ухом.
Вещи собрали за два дня, купили билет на поезд – и поехали.
Баб Ядзина деревня называлась Змиев Угол. Почему «змиев», и дураку понятно: гадюк, ужей и медянок в округе водилось немерено. Местные к ним давно привыкли, даже самые маленькие девчонки не визжали, завидев в траве живую ленту. Ужей вообще частенько держали за домашнее зверье. Влади помнил, как он сам лет восемь назад, бывало, притаскивал в дом «охотничий трофей» и по нескольку дней пытался приручить его, подкармливая молоком и лягушками. Потом, правда, по бабкиному велению змейку приходилось отпускать – а то рассердится еще «ихний старшой».
Тогда, в детстве, эти рассказы слушать было и жутко, и сладко. Особенно зимой, у печи, в прихлёб с травяным чаем.
С тех пор много что поменялось.
К деревне проложили асфальтовую дорогу вместо прежней разбитой грунтовки. По периметру «сады» – дорогие дома в центре – обнесли железным забором. Там лаяли угрюмо цепные собаки и стояли под навесами дорогие автомобили, белели среди подстриженных хвойников обшитые сайдингом и крытые новенькой черепицей дома… Но жизни не было. Она бурлила дальше, «за краём», как говорили тутошние бабульки – среди приземистых, сказочных избушек, утопающих в плетях зеленого хмеля и одичалых кустах сирени. Обширные не огороды – огородищи размежевывались низкими заборами из серых от времени жердин, уложенных на вбитые в землю колья. По вытоптанным дорожкам прохаживались то кошки, то куры, а то и вовсе вислоухие беспородные псы с желтоватой шерстью, которых всех кликали на один лад – «киселями».
За деревней начинались высокие холмы, поросшие ельником. Местные гордо называли их «горами». Там всегда росло полно грибов, ягод, всяческих съедобных корешков и лечебных травок, но собирали их осторожно – змей остерегались. Особенно весной, когда те были спросонья злющие и гораздо более ядовитые, чем летом и осенью. Гулять молодежь ходила «на озёры» – вниз, за дорогу, к запруженному ручью – и на поле. Летом, когда трава начинала сохнуть, и буйная зелень выцветала, там было скучновато, но вот в конце апреля – сказочно.
Из-за школы Влади не бывал весной в Змиевом Углу уже лет семь.
– Баб Ядзя, мы приехали! – издалека, еще от калитки крикнул он. Мать шикнула было, но потом спохватилась, заулыбалась опять, забрала у Влади сумку с одеждой и подтолкнула его к дорожке:
– Беги, беги. Ты у нее один внучок, вот она соскучилась, наверно.
В два пополудни – и это Влади с детства помнил прекрасно – в деревне никто не обедал. Если не работали, особенно летом, в жару, то устраивали обычно тихий час. Но бабка, видно, нарочно поджидала дорогих гостей, чтобы накормить их с дороги – в гостиной, в «покое», был уже заранее накрыт стол. Когда Влади вбежал в дом, Баб Ядзя как раз заливала кипятком огромный заварочный чайник в красных маках, подаренный ей в прошлый приезд.
– Кто это – мы? – с показной суровостью сдвинула она брови. – Не знаю никаких «мы», которые в покой заходят, не разумшись. Кто потом полы мести будет?
– Я буду! – радостно пообещал Влади, на ходу скидывая кеды. – Привет, баб Ядзя! А мы тебе привезли соковыжималку, будешь теперь из яблок заготавливать сок на зиму, как хотела. И кофе купили, как ты сказала. Вон, папа несет сумку!
– А что ж это он несет, а ты ему не помогаешь? – сощурила баб Ядзя голубые глазищи. – Глянь-ка, и мамка с двумя сумками идет! А ну-ка, догнал, отобрал да сам принес!
– Слушаюсь!
В шутку козырнул бабке, скинул тяжелый рюкзак, влез опять в кеды, сминая задники – и понесся к матери.
Почему-то стало легко, а тревога отступила и затаилась.
Кормила баб Ядзя всегда вкусно и много – так, что от стола Влади отваливался сытой пиявкой. А сегодня впервые за долгое время голова не болела, так что аппетит появился просто зверский. Родители тоже подкладывали себе добавки, даже вечно сидящая на диете мама. А вот баб Ядзя больше смотрела на Влади – внимательно, с задумчивым прищуром. Один раз поднялась – и потрепала его по русым вихрам, в ответ на вопросительный взгляд пробормотав по-старушечьи:
– Эх, совсем большой вырос, не узнать…
Вместо чая она заварила Влади какую-то жутко горькую траву с желтым соком и пятилистными цветочками и строго сказала, что это от мифической «вегето-сосудистой дистонии». Бабку в семье было принято слушаться, поэтому спорить ему и в голову не пришло – выпил, как миленький. А потом, от сытости и радостных переживаний, его стало клонить в сон. Мама дала добро на разбор вещей и даже позволила поселиться опять в комнатке со скошенным потолком, под самой крышей, где маленький Влади жил раньше, до школы.
Вещей-то, впрочем, и было немного. Куртка на случай холодов, двое джинсов, кроссовки на дождливую погоду и сандалии – на жару, четыре футболки и безмерное количество непарных носков – результат самостоятельных попыток Влади собрать свой багаж. Ноутбук родители взять не разрешили – мол, пускай глаза отдыхают, да и все равно в деревне интернета нет. Зато подложили несколько книжек, удобно разместившихся на полочке над кроватью.
Сама комната поменялась мало – те же вязаные полосатые дорожки на полу, занавески в крупных цветах, подбитая в длину кровать, переделанная из детской, дареный плед в крупную зелено-коричневую клетку, стол, стул да огромный плюшевый медведь, привезенный, да так и забытый в доме. В углу стоял деревянный ларь, в котором хранились запыленные детские игрушки, вроде выстроганных из палки сабель или старинных солдатиков, а еще Владины детские рисунки и сточенные почти под ноль карандаши – в идеальном порядке, как и всё здесь.
Разобрав вещи, Влади переоделся из городских джинсов в рваные и мягкие «деревенские», а потом, подумав, спустился вниз, чтоб попить нормального чаю, а то привкус от горького отвара никак не хотел исчезать. Никакой двери между двумя комнатами внизу и в помине не было – так, шторка из раскрашенных деревянных бусин, а ходил Влади тихо. Поэтому совершенно случайно подслушал он обрывок разговора.
– Как, мама? Ты его посмотрела? И как он?
Голос отца был непривычно мрачным.
– Плохо, – ответила баб Ядзя задумчиво. – Привези ты мне его на полгода пораньше, может, чего и сделала бы… Ай, Ольга, погоди бледнеть, дай договорить сперва. Есть один способ. Верный. Но коли все получится, но вы его года три уж точно не увидите, может, даже семь лет. А дальше – по обстоятельствам… Малой, ты чего стоишь? Уши греешь? – ворчливо прикрикнула Ядзя, и Влади поёжился. Иногда ему казалось, что бабка может видеть сквозь стены. – Коли уже спать не хочешь, так бери ведра да наноси мне воды в бак – тебе и самому вечером помыться захочется.
– Ядвига! – укоризненно прошептала мама. – Нельзя так.
– А почему это нельзя? – удивилась баб Ядзя. – Влади, внучек, помнишь, где ведра-то стоят?
