Ефимыч сдержался. Набрал побольше воздуха, задержал дыхание.
– С другой стороны – завалят тебя, – продолжил Юрий Владимирович. – Ты хорошее дело задумал, но сам себе петлю на шею накидываешь. Прохоров как шакал. Он сразу почует неладное. И тогда твоя голова с плеч. Как в сказке.
– А ты поможешь? – спросил Ефимыч. – Я к тебе, Юрик, первый раз за двадцать лет пришел. Я раньше ни разу ничего не просил. Я бы и сейчас не сунулся, но без твоего мнения… без мнения эксперта, сам понимаешь… Если нас двое будет, то, может, и выйдет все. И голову сохраню, и репутацию…
– Репутация у него… Знаю я, почему не просил, – пробормотал Юрий Викторович в сторону. – Потому что не нужен тебе был Юрик. Ты баблом-то ни с кем не делился, верно? А, может, следовало бы, а?
– А ты, разве, ни разу ни у кого не брал?
– Брал, – легко согласился Юрий Владимирович. – Не взял бы – не работал бы здесь. Это все бизнес. Твой прейскурант до сих пор людей бесит, и ничего. Только я, понимаешь, по-человечески брал, а ты… как бездуховное существо, как бес какой-то.
И слово-то нашел – «бездуховное».
– Значит, не поможешь? – подытожил Ефимыч.
Юрий Владимирович развел руками.
– Тебя все равно убьют, – сказал он. – Помогу – и меня заодно. А кто здесь после нас останется? В чем справедливость тогда будет?.. Но и тебя не отговариваю. Хорошее дело делаешь. Все грехи себе искупишь одним махом.
– Какие грехи, какие грехи, Юрик?! – вздохнул Ефимыч, махнул рукой и вышел в коридор.
– …у меня двое внуков, куда мне? – донеслось из кабинета, но Ефимыч захлопнул дверь.
В начале коридора стоял Серафим, держал в уголке губы сигарету и хлопал себя по карманам.
– Спичек нет? – спросил он с надеждой.
– Нет, – Ефимыч подошел ближе. – Поможешь?
– Помогу. – Мгновенно подобрался Серафим, и даже плечи расправил, будто там, за спиной, были у него широкие крылья. – А чем?
Ефимыч рассказал вкратце, запнулся пару раз.
– А вы уверены? – переспросил Серафим. – Это такое дело… Прохоров если узнает – вам не жить.
– А она мне нужна – жизнь? – спросил Ефимыч вдруг.
Они вышли на улицу, под хмурое сентябрьское небо. Серафим с тоской поискал глазами прохожих, но мимо морга просто так никто никогда не ходил.
– Курить хочется, – сказал Серафим, подумал и добавил. – Как же вам жить не хочется? Жизнь, это же такая штука, которой дорожить надо. Нет ничего ценнее. Да и мне ли вам рассказывать? Я людей в последний путь провожаю и каждый день вижу лица тех, кто остался. Я уже давно понял, что главное, за что цепляются люди – это вера в то, что умерший и после смерти… живет. На небесах, в Аду, где-то в другом месте, но живет. Не пропал окончательно и бесповоротно, не рассыпался в прах, не растворился в небытии, а продолжил существование… В глазах всех этих людей надежда в жизнь после жизни. Потому что она всем нужна. И живым и мертвым, как бы глупо ни звучало… Эй, паренек, закурить не найдется?
Серафим сорвался с места и легкой трусцой побежал по тропинке к туберкулезному диспансеру, на крыльце которого курил паренек в медицинском халате. Ефимыч остался один, вздохнул глубоко свежий воздух и запустил руки в карманы. Так и стоял, пока не вернулся Серафим с зажженной сигаретой и довольной улыбкой.
– В курении своя жизнь, – сказал он. – Как же вам еще объяснить-то?
– Никак не надо, – сухо пробормотал Ефимыч. – Знаю я, не первый год на свете. Только, понимаешь, не по мне все это. Суета. Мир катится куда-то в тартарары, а мы существуем и не можем ничего изменить. Стоим на месте и ручками машем, как марионетки. Надоело… Какая же это жизнь, когда хоронишь мужа дочери? Куда уже падать-то?.. Ты когда за Юрика отчеты заполняешь, ты как его подпись ставишь?
– Так, это, легко, – отозвался Серафим. – Надо?
– Надо. Я пошел в операционную, ты тоже готовься, ассистентом будешь. Потом надо будет бумаги оформить. Со сканером работать умеешь?
– Без вопросов, Ефимыч. Обижаешь, Ефимыч. Наше дело бравое, и все такое. – Серафим затянулся и пустил в голубое небо серую струю табачного дыма. Заулыбался. – Вы уж постарайтесь все в лучшем свете, хорошо?
– Хорошо, – сказал Ефимыч.
Потом он зашел в кабинет Тани и Оли. Девушки пили чай с вареньем.
– Сочувствуем! – сказала Таня.
– Это так ужасно! – сказала Оля.
– Мы чем-то можем помочь? – спросила Таня.
– Можете, – ответил Ефимыч.
Таня и Оля были девочками, в общем-то, неплохими…
– Научите меня, как в интернете почту отправлять, – попросил Ефимыч.
– Вы серьезно?
– Серьезнее некуда. И чем быстрее научите, тем лучше.
– А вы скажите, что отправить, и мы сами? – предложила Таня. – Там несложно, но… объяснять долго. Давайте адрес и документы, а я отправлю.
– Прямо отсюда? – уточнил Ефимыч.
– Да. У нас Интернет уже третий месяц. Помните, я говорила?
Ефимыч не помнил.
– Я думал, нам его до сих пор не подключили…
– Ага. И вы до сих пор на своей машинке… стучите, – вставила Оля. – Ой, простите.
– Ничего. Давайте так, девочки. Я сейчас займусь вскрытием, потом загляну к вам. Без моего ведома никуда не уходите.
Ефимыч вышел. Следом выскочила Таня, плотно прикрыла за собой дверь. Таня была старше, сообразительней.
– Вы что задумали? – зашептала она, вытаращив большие глаза. – Вы зачем это? У вас дочь и внук! Не смейте!
– Танечка, не надо, – устало отбивался Ефимыч. – Я уже всем все объяснил. И муж у моей дочери тоже был – где он теперь? Пока вокруг… такое творится, что есть родственники, что их нет.
– Это несчастный случай!
– Ага. Три пулевых ранения, одно в голову – несчастный случай. Танечка, милая, не ввязывайтесь, не отговаривайте.
– А Юрик?
– У него двое внуков, он не может.
– Вот, мразь.
– Не надо так. Человек правильно живет, о будущем думает. Да и я выкручусь, не переживайте.
Ефимыч не знал, как прекратить опасный разговор, от которого в голову лезли совсем страшные мысли, а потому дотронулся ладонью до Таниного плеча и пошел по коридору, мимо кухни, в операционную.
Жизнь стремительно неслась событиями, будто бы специально ускорив темп. Непривычно было, неудобно. Ефимыч давно привык к тому, что время шло, неторопливо, давая возможность над всем хорошенько подумать и все осмыслить. Давно не было суеты, стремления куда-то успеть, ощущения, что если не успеешь сейчас, то опоздаешь навсегда. Ефимыч уже отвык. А сейчас… хватит ли времени привыкнуть обратно?
