– Да, взяли.
– А куда? – Надежда в тёмной глубине сердца ожила, окрылилась и почти что воспарила. Да здравствует кофе с печеньем, и разговоры в обед, и всё на свете хорошее! – В канцелярию?
– Вроде того, – улыбнулась она. – Но повыше, – и приложила палец к губам: тс-с, это секрет.
Секреты Мира хранить умела.
Совпадение или нет, но в ту же ночь вопреки всем прогнозам ударил мороз – робкий пока, но гордый, прямо как второклассник, который в первый раз отважился вернуться из школы самостоятельно. Дороги вмиг стали чище, но опаснее, лужи промёрзли насквозь, а рябины вдоль теплотрассы припудрились колючим инеем. Небо посветлело, и казалось, что солнце встаёт теперь не в десять – аж в девять часов.
Однако Нина осталась недовольна.
– Так и знала, – сказала негромко, и в голосе её чувствовался лёгкий привкус вины, – что волшебных снежинок не хватит. Нужно переходить на более сильные средства.
Она сурово поцокала языком, а потом нацепила пальто, шляпу, вручила Мире куртку – и погнала из комнаты, не слушая никаких возражений. Довела до конца коридора, где упиралась в потолок гремучая железная лестница и жестом профессиональной фокусницы извлекла из кармана слегка погнутый ключ.
На секунду история о новой высокой должности даже показалась правдоподобной.
– Тебе завхоз его отдал? – хрипловато спросила Мира, кутаясь в безразмерную куртку, под которую в случае необходимости можно было с пяток свитеров надеть. Однако Нина только головой покачала:
– Нет, что ты, деточка, он даже не знает. Но через полчаса точно спохватится, так что рассиживаться некогда. Ну-ка, полезай!
Эта лестница стала не единственным испытанием. Куда страшней показался пыльный тёмный чердак, огромный и гулкий, где каждый шаг отдавался ударом кузнечного молота. И ещё одна лестница, даже более грязная и шаткая, которая упиралась в заржавленный люк. Петли захрясли и ожили далеко не с первого толчка.
– Совсем мышей не ловит, – вздохнула Нина, имея в виду завхоза. – А если пожар?
– Мы все умрём? – робко предположила Мира, слабо представляя, как связан заржавевший люк с пожаром.
– Ещё чего! – отрезала она решительно. – Рано вам. Крыша оказалась огромной, как футбольное поле, абсолютно плоской и скучной. Зато ветер здесь дул такой, что можно было запускать воздушных змеев из чугуна. Нине это показалось хорошим знаком. «Северный», – со значением произнесла она, а затем извлекла на свет Божий два объёмистых пакета с чем-то мелким, блестящим.
– Серебряные конфетти? – не поверила Мира, зябко ёжась. Капюшон всё время слетал, как ни затягивай шнурки, а вот Нинина шляпа держалась, как прибитая. – А зачем?
– Разумеется, пускать по ветру, – последовал невозмутимый ответ. – Подобное тянется к подобному, не слышала разве?
Конечно, мелко нарезанная сверкающая бумага мало общего имела со снегом, но блёстки так красиво струились по ветру, что даже солнце выскочило на минуту – полюбоваться. А потом, видимо, застеснялось такого детского порыва и принялось усиленно кутаться в облака – густые, серые.
И полетел снег.
Сначала мелкий, колкий, потом всё крупнее, нежнее, пока не посыпались с неба ажурные хлопья размером почти с бумажные игрушки, развешанные по рабочей комнате. Они парили над городом, не спеша опускаться на крыши и шпили, на вымерзшие палисадники и парки, на проспекты, где бы их сразу растолкли в кашу автомобили…
Чистая красота, остановленное мгновение.
Мира закрыла глаза и закружилась на месте, постепенно теряя чувство пространства и ощущая лишь снег на запрокинутом лице. А потом Нина мягко поймала её за локоть и потянула на себя.
Край крыши был совсем рядом.
– Дурочка. – Бранное слово прозвучало тепло, ласково, как детское прозвище какой-нибудь особенно милой принцессы. – Возвращайся в кабинет, а то простудишься. Ветрище здесь, конечно…
– А ты как же? – спросила Мира тихо.
– А я пока всё закрою. Иди, я подойду позже.
Разумеется, она не подошла.
Метель за окном крепла, набирала мощь, злость. Снежинки в кабинете покачивались в такт её неровному дыханию. Чайник дважды успел закипеть и остыть, гора работы превратилась сперва в горку, а затем и в пару жалких листочков «на завтра, чтоб было, чем заняться».
После шести Мира ещё немного покрутилась у закрытой двери, ожидая неизвестно чего, и тяжело потопала вниз. Сдала ключи на проходной, вышла на порог, вдохнула вьюгу полной грудью… и вернулась.
Вечно усталая завканцелярией как раз запирала кабинет, но спиной почуяла неудобную просьбу – и замерла, а потом спросила, явно надеясь на отрицательный ответ:
– Вы забыли что-то?
– Телефон, – твёрдо сказала Мира. – Не свой, правда. Света, скажите, у вас ведь список с прошлого года остался?..
Нужная бумажка нашлась почти сразу, и номер Нины в ней – тоже. И мобильный, и домашний, и сыновий, записанный на всякий случай.
Дорога занимала обычно минут тридцать, не больше, но из-за метели растянулась на час – маршрутки вязли в рыхлых сугробах. Перчатки остались в архиве, на восьмом этаже, потому руки дома пришлось отогревать долго. А голову – и того дольше, никак она не желала соображать, даже после чая с лимоном и липовым мёдом. Бумажка с выпиской всё это время жгла сквозь нагрудный карман, как изуверский бабушкин горчичник.
Наконец около половины девятого Мира хлопнула себя по щекам для храбрости – и принялась набирать номера по очереди. Первый не существовал, кажется, уже давно; по второму ответили какие-то посторонние люди.
А вот Нинин сын снял трубку почти сразу, но лучше б он этого не делал.
… «Три месяца назад, – крутилось в голове у Миры, когда она по сугробам тащилась на работу. С достопамятного звонка минуло уже два дня, но легче не стало. – Три месяца. Понятно, почему осеннее пальто…»
Дышать было трудно, и вовсе не из-за мороза.
На восьмой этаж она поднялась без лифта, как сомнамбула. Включила свет, дождалась уборщицу и строго-настрого запретила ей прикасаться к бумажным снежинкам. Сейчас это казалось чуть ли не кощунством. Потом села на рабочее место, передвинула пыльное дело поближе, чтоб удобнее было листать – и лишь тогда заметила на углу стола термос.
Старый, потёртый и доверху полный горячего пряного кофе.
Она немедленно налила себе полную чашку и пригубила, смежив веки. Комната поплыла куда-то в белую даль, покачиваясь на волнах.
– …а потом, когда снег тебе надоест, – тихо сказала Нина, – ты их просто снимешь. И наступит весна.
Наверное, если бы Мира не помедлила целое мгновение перед тем, как распахнуть глаза, то наверняка застала бы её. А так заметила только тень у окна – и то вскользь, и поди пойми, померещилось что-то или впрямь было.
