– Это все, на что мы можем надеяться. Конечно, наши искины разовьются. Они всегда развиваются. Иначе бы нас здесь не было. – Она посмотрела на укрытого одеялом Гонта. – Теперь жалеешь, что согласился остаться?
– Нет, не жалею.
– Даже после того, что случилось?
– Зато на дракона поглядел.
– Да, – кивнула Клаузен. – Поглядел.
Гонт предположил, что на этом разговор закончится. Он не мог бы сейчас утверждать, что его отношения с этой женщиной стали нормальными – нужно время, чтобы в этом убедиться, – но все же почувствовал: лед тронулся. Он не только решил остаться, но и отказался от идеи причинить себе травму. Ожидала ли Клаузен от Гонта чего-то подобного после несчастного случая со Штейнером? А если да, знает ли, насколько близко он подошел к этой черте?
Но Клаузен еще не договорила.
– Есть одна гипотеза, уж не знаю, много ли в ней правды, – сказала она, впервые обращаясь к Гонту как к человеку, наделенному разумом и ответственностью. – Граница между Сферой и базовой реальностью не так проста, как можно подумать. На этой границе время и причинность сильно переплетены. События, происходящие там в одной последовательности, совсем не обязательно так же выстроены здесь. И драконы, проталкиваемые врагом через границу, не всегда появляются в том, что мы считаем настоящим временем. Цепочка событий в Сфере может иметь последствия для нас как в прошлом, так и в будущем.
– Не понимаю.
Она кивнула на море за окном вертолета:
– На протяжении всей истории там видели много странного. Моряки веками рассказывали легенды о всплывающих чудовищах. Эти легенды могут быть отголосками войны искинов, а чудовища – ее миражами. Оружие, которое пересекало границу в неправильное время, сохраняло когерентность достаточно долго, чтобы попасться кому-то на глаза или потопить корабль. – Клаузен пожала плечами, как будто речь шла о пустяках.
– Ты в это веришь?
– Не знаю, делает ли это мир более зловещим или чуть более осмысленным. Все эти монстры из пучин… Разве кто-нибудь когда-нибудь предполагал всерьез, что они реальны? – Она встала, намереваясь вернуться в кабину. – Это лишь теория. А теперь поспи.
Гонт последовал ее совету. Заснул он легко.
Эта повесть родилась из вороха очень мутных черновых фрагментов несостоявшегося романа.
У меня нет привычки копить впрок горы детально проработанных идей. Но бывают исключения. Я проделал серьезную подготовительную работу для книги, которая должна была выйти раньше «Дома Солнц», но однажды решил (под влиянием читательского письма, пришедшего по электронной почте), что «Дом Солнц» ждать не может. Через год или два мне перестало казаться, что из накопившегося материала можно сделать роман, но почему бы не использовать его для небольшого произведения? Вот некоторые из тех заметок:
«Человек просыпается из-за того, что погибает кто-то из обслуги. Он не сразу понимает, что случилось. Постреанимационная амнезия. Из ряда лекций узнает, что произошло с планетой и почему с ним так поступили. Прежний мир он помнит крайне слабо. Нынешний красив и неуютен, населения нет, лишь несколько тысяч бодрствующих служителей, которым поручено ухаживать за испятнавшими ландшафт гигантскими кубическими вместилищами для спящих…»
«А тем временем реальность давно пребывает в глухой осаде. Творятся крайне странные вещи. Образуются рифты и происходят тектонические сдвиги, в небо растут загадочные сооружения. Это отзвуки трансцендентальной войны между искусственными интеллектами проникают через разрывы в ткани реальности. Человечество – вычислительное бремя, ставшее непосильным».
«История постижения обязанностей и ответственности. Нравственное значение долга и самопожертвования. Примет ли человек ультиматум или вернется в спячку? А вдруг окажется, что его уже будили несколько раз и он всегда отказывался взяться за гуж?»
«Какого единственного события будет достаточно, чтобы человек решился? Что нужно увидеть или испытать? Чужой акт самопожертвования? Или чья-то звериная жестокость позволит понять, что можно быть выше этого, можно быть человеком?»
Филипа К. Дика этим не затмить, но идея снова и снова всплывала в моем уме. И родилась она не на пустом месте. Однажды летом – типичным английским летом – я, еще совсем мальчишка, долго гулял под холодным проливным дождем и промок до нитки. Было это в Мидлендсе. Я добрел до водохранилища. Из его стены торчало какое-то ремонтно-эксплуатационное сооружение: лабиринт из металлических мостков тянулся к серой громадине без окон, вздымавшейся из воды. Стоя под унылым свинцовым небом и глядя на серую воду и мрачную безликую махину, я получил толчок из глубины подсознания – мне подумалось вдруг, каким будет мир, когда останется под опекой одних лишь механизмов. Можете упрекнуть меня за апостериорное объяснение, но я почти уверен, что это не так, что свинцовые волны и серые вышки безлюдного мира «Спячки» прямо связаны с тем прозрением мокрого как мышь подростка. Впрочем, эта повесть еще и о чудесной человеческой способности адаптироваться практически к любым обстоятельствам, и, надеюсь, где-то в ее фабуле вы заметите искорку оптимизма.
Жажда славы
Официальное название города – Руах-Сити, но для всех он просто Ходульник. Так и не полюбившийся мне, хотя прожила я здесь немало – впору считать его второй родиной. Не стоит он подолгу на одном месте, потому и привыкнуть к нему нелегко, вот в чем штука.
У Ходульника уйма покрытых термоизоляцией ног для передвижения по криовулканической коре Тритона. На эти ноги опирается гроздь платформ, автономных, прикрытых куполами, соединенных мостами и аппарелями – и подверженных столь же частой, сколь и непредсказуемой, перекомпоновке. Сущая игра-головоломка, не предназначенная для моих бедных мозгов.
Однако нельзя не учитывать хорошую выпивку, уютный бар и более-менее приличные виды. В Солнечной системе есть места и похуже.
– Лоти Хунг?
Я отвернулась от окна. Обратившуюся ко мне женщину не узнала, но почему-то сразу пришла догадка: это Администрация. И добро бы на женщине была форма или в манерах некое сходство со знакомыми мне чиновниками. Нет, ее выдали только глаза: усталые, красноватые. Взгляд спокойный, ясный и притом цепкий, как будто у нее привычка изучать лица и реакции, ничего не принимая сразу за чистую монету.
– Чем могу быть полезна?
– Вы художница? Скульптор по камню?
Какая мощная дедукция! А ведь я всего-то навсего сижу в «Резце и плавильнике», среди образцов наскального искусства, и передо мной раскрыто мое портфолио. Однако тревожит то, что незнакомке известно мое имя. Слишком скромна моя персона для такой чести.
Я попыталась себя успокоить: конечно же, эта женщина не имеет к Администрации никакого отношения. Внимания сильных мира сего я ничем не заслужила. Ну, может, упростила себе жизнь по мелочи, обошла кое-какие законы. Но не совершила ничего достаточно серьезного, чтобы стоило тратить на меня время.
