Какая-то часть сознания узнает голос – это Рорвик? Или Ломакс? Но это маленькая и слабая часть, ее легко заглушить.
– А ну назад!
Говорящий со мной держится спокойно и уверенно, хотя его спутник испуганно подогнул колени. Такая смелость восхищает, пусть даже я не до конца ее понимаю. Потом говоривший со мной решается на еще более рискованный поступок – сдвигает бронемаску в сторону, пока она не фиксируется на креплениях. Гермошов обрамляет женское лицо. «Знакомая…» – шепчет маленькая, слабая часть сознания, но я снова велю ей молчать.
– Майк, ты должен довериться нам. Помочь тебе мы сможем, только если ты оставишь управление санитарным блоком. У тебя черепно-мозговая травма, и очень серьезная, ею нужно заняться, пока не возникли осложнения.
– Я не Майк, – заявляю я. – Я санитарный модуль КХ-457.
– Нет, Майк, КХ-457 – робот, который тебя лечил. У тебя расстройство схемы тела, и только. Неврологическое нарушение, вызванное повреждением лобной коры. Ты внутри робота, но ты – не его часть. Это очень, очень важно. Майк, ты понимаешь, о чем я говорю?
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – отвечаю я. – Но ты ошибаешься. Майк погиб. Я не смог его спасти.
Женщина переводит дух.
– Майк, слушай меня внимательно. Мы должны тебя вернуть. Ты ценный кадр, мы не можем тебя потерять, особенно в свете последних событий. Там, внутри робота… небезопасно. Нужно, чтобы ты оставил управление санитарным роботом и позволил нам отсоединить травмокапсулу. Тогда мы сможем забрать тебя в Татьяну-Ольгу и привести в порядок.
– Я и так в полном порядке.
– Майк…
Женщина хочет что-то сказать, но отказывается от своей затеи. Возможно, она решает, что переубеждать меня слишком поздно. Вместо уговоров она поворачивается к спутнику, двигает бронемаску на место и кивает в ответ на фразу, которую мне не удалось перехватить.
Плазмопушки открывают огонь. Я сильный, в крепкой броне, но с двумя пехотными единицами не справлюсь. Впрочем, они и не стремятся вывести меня из строя. Залпы летят мимо меня, бо́льшая часть их энергии достается крытой парковке, покосившейся, с этажами, похожими на геологические слои. Лишь один залп задевает мне руку. Я регистрирую периферийную абляцию брони, потерю стрелковой функциональности предплечья, частичное отключение датчиков. Такое повреждение лишает меня возможности контратаковать, но ядро процессора они не тронули.
Ну разумеется, не тронули. На меня им плевать – наивные, они по-прежнему думают о солдате, которого мне следовало спасти. Они хотят дезактивировать меня, но не сделают ничего опасного для живого трупа, которого я несу в себе. Вот, лишили меня зубов и когтей, наполовину ослепили – и теперь надеются разобрать меня, как сложную головоломку, как часовой механизм, и не повредить мой едва дышащий груз.
Само собой, я этого не потерплю.
– Остановитесь! – говорю я.
Они останавливаются. Плазмопушки мерзко светятся розовым. Следящие за мной люди смотрят выжидающе, опасливо.
– Отдай нам Майка – и мы оставим тебя в покое, обещаем!
На самом деле это означает: «Отдай нам Майка – и мы с удовольствием спалим тебя дотла».
– Вы можете вернуть Майка, – говорю я. – Даже целиком.
Люди снова обмениваются беззвучными фразами.
– Хорошо, – говорит женщина, но так, словно едва верит своей удаче. – Это хорошо.
– Вот первая часть.
Пока мы с ними чирикали, я времени даром не терял. Вроде раненый, вроде поддерживаю разговор – а сам работал, работал, работал…
И как работал! Операцию я провел изумительно, пусть даже хвастаюсь сам перед собой. Травмокапсула способна практически на все – с ее блестящими острыми инструментами. Прелесть в том, что мне ничего не требуется знать о медицине. Я говорю капсуле, что именно нужно сделать, а остальным занимаются автономные системы. Ну а я могу разбираться в хирургии не больше, чем простой обыватель – в работе системы пищеварения.
Скажи я, что Майка можно обстругать по максимуму, лишь бы сохранить в неприкосновенности центральную нервную систему, – травмокапсула сделала бы именно так, а по окончании работы удалила бы лишнее через окно сброса: не в виде пепла, не в раздробленном состоянии, а целиком, через окно сброса в переднем нижнем обтекателе, чтобы не возникало вопросов о биологическом происхождении материала.
Это важно, ведь люди-свидетели должны понимать, что я настроен серьезно. Они должны уяснить, что это не пустые угрозы. Мне Майк совершенно не дорог, зато очень дорог им, что по жуткой иронии судьбы делает его ценным и для меня.
Пока Майк в моем чреве, жизнь мне гарантирована.
Я отступаю, позволяя им осмотреть мой «подарок». Сперва им невдомек, что́ перед ними, лишь после небольшой паузы их охватывает ужас. Они наконец разбираются, что к чему. Вокруг, на земле, немало Майка. Не нужно быть нейрохирургом, чтобы понять: во мне осталось еще больше.
– Вот как мы сейчас поступим, – начинаю я. – Вы дадите мне уйти. Как вам известно, я безоружен. Да, вам по силам меня уничтожить. Но как вы думаете: получится нейтрализовать меня и добраться до капсулы, прежде чем она отключится?
– Не делай этого! – просит женщина; громкая связь доносит ее голос из-под бронемаски. – Мы договоримся. Что-нибудь придумаем.
– Так мы уже договариваемся.
Выбрав момент, я поворачиваюсь к ним спиной. Датчики повреждены, и я, честное слово, не представляю, чем заняты мои враги. Может, они решили, что я уже расчленил Майка. Может, плазмопушки перезаряжаются. Если так, когда настанет время, я не почувствую ничего.
Шаг за шагом я отдаляюсь от них. Откуда ни возьмись, появляется некое подобие плана. Я в безопасности, пока Майк во мне. Хотя, если честно, лучше уничтожить себя, чем разгуливать с такой начинкой.
Едва укрывшись от шпионских глаз и разведчиков-дронов, я извлеку останки Майка из травмокапсулы и разобью его центральную нервную систему, превращу ее в розовато-серое месиво.
Майк без нее страдать не будет. Он давно свое отстрадал.
И я тоже.
Тот самый случай, когда название появляется раньше сюжета. Однажды я прочел статью о том, как в США военная медицина переходит на новую ступень, используя робототехнику и технологию телеприсутствия. Ожидается создание «капсулы», куда будет помещаться для лечения, в том числе хирургического, раненый солдат, – и это прямо на поле боя. Я придумал для этой штуки название «травмокапсула», а потом дождался рождения сюжета. Получив предложение написать рассказ о какой-нибудь разновидности силовой брони для антологии, которую составлял Джон Джозеф Адамс, я решил, что пора стряхнуть с залежавшегося названия пыль.
Похитители воды
Мальчонка снова просит у меня глаз. Мальчонка видел, как я этой штуковиной пользуюсь. Когда сижу на матрасе на корточках, а глаз лежит передо мной.
