– Мы измеряли массу Пепла дважды. В первый раз – когда разместили на орбите спутники для составления карт. И получили одну величину. Сейсмические данные должны были дать вторую, отличающуюся на несколько процентов. Но они показывали лишь две трети по сравнению с оценкой на основе гравитационной массы. – Иволга сделала паузу – возможно, давая им время, чтобы провести параллели самостоятельно. Никто не заговорил, и она сочла уместным продолжить: – Если внутри Пепла скрывается значительный фрагмент зеркальной материи, это объясняет все. Сейсмические волны проходят только через обычную материю, третью часть планеты они просто не видят. Но гравитационные характеристики обычной и зеркальной материи идентичны. Наши спутники ощущали притяжение и нормальной, и зеркальной материи, как и мы сами, когда ходили по Пеплу.
– Ну хорошо, – сказал Мерлин. – Расскажи теперь про Умника.
– С ним тоже понятно. Большинство зеркального вещества в этой системе должно находиться внутри звезды. Половины солнечной массы хватило бы зеркальному двойнику Умника, чтобы стать самостоятельной звездой – сжигать собственный зеркальный водород и зеркальный гелий, испускать зеркальные протоны и зеркальные нейтрино, которых мы не видим. Только она, как и Умник, должна быть астрофизической аномалией, слишком яркой и маленькой, чтобы это имело хоть какой-то смысл, ведь ее структура испытывала бы воздействие такого же количества обычного вещества из нашей Вселенной. В результате у обеих звезд ядро было бы горячее обычного, поскольку ядерные реакции протекали бы активнее, чтобы поддерживать массу удвоенной звездной атмосферы.
Иволга полагала, что две половины Умника, нормальная и зеркальная звезда, некогда были пространственно обособлены и образовывали две звезды в тесной двойной системе. Это, сказала она, было так необычно, что любая очутившаяся рядом цивилизация неизбежно обратила бы на них внимание: видимая часть Умника должна была слиться в орбитальном объятии со своим незримым двойником, возвещая о своей удивительной особенности на полгалактики. За миллиарды лет звезды подходили все ближе и ближе друг к другу, приливное рассеяние тормозило их движение по орбите до тех пор, пока они не слились и не обосновались в одном объеме пространства. «Кто бы ни шел за нами, – подумал Мерлин, – мы будем не последними из тех, кому захочется раскрыть эту космическую загадку».
– Теперь расскажи мне о буре Дрофы, – сказал он, вздрогнув при воспоминании о раздавленном скафандре женщины.
Коростель кивнул:
– Давай. Я хочу знать, что ее убило.
В голосе Иволги теперь слышалось напряжение:
– Должно быть, это еще один кусок зеркального вещества, массой с крупную луну, но сильно сжатый, диаметром в несколько десятков километров. Конечно, ее убила не зеркальная материя сама по себе. А буря, швырнувшая этот кусок сквозь атмосферу.
«Вовсе не так», – подумал Мерлин. Дрофу убило его решение. Его убежденность в том, что гораздо важнее спасти первое яйцо, то, которое падало в око бури. Впоследствии, обнаружив, что никакого гамма-излучения нет, он осознал, что мог бы спасти обоих, если бы подхватил Дрофу первой.
– Нечто массивное и при этом маленькое… – Коростель ненадолго умолк. – Не луна же это?
Иволга отвернулась от заката:
– Нет. Это не луна. Что бы это ни было, оно кем-то создано. Думаю, не хескерами, кем-то другим. И еще, думаю, надо выяснить, что было у них на уме.
Мерлин нервно оглядел собравшихся в аудитории старейшин, пришедших сюда или возникших в виде голограммы, словно бумажные фигурки в кукольном театре. Иволга выжидала благоприятного момента, чтобы объявить экспедиции о своем открытии, но постепенно они втроем собрали достаточно информации, чтобы опровергнуть любое возражение. Когда стало ясно, что сведения Иволги крайне важны, собрались старейшины – со всей системы, оставив предполагаемые убежища, которые они исследовали. Некоторые прислали свои подобия, ибо модели стали такими развитыми, что в реальных путешествиях часто не было нужды.
Доклад должен был проходить в аудитории на самой большой орбитальной станции, расположенной над верхней границей облаков Призрака. Над Северным полюсом Призрака бушевала магнитная буря – вполне в духе мероприятия. Мерлин даже задумался, не подгадала ли Иволга время собрания с расчетом на эту картинку.
– Осторожнее с теорией струн, – шепнул Коростель на ухо Иволге, сидевшей между ними. – Ты можешь потерять их с самого начала. Некоторые из этих реликтов даже о кварках не знают, не то что о коэффициенте отношения барионов к энтропии.
Коростель был совершенно прав, предостерегая Иволгу. Та вполне могла с самого начала заполнить видеостену тучей уравнений.
– Не волнуйся, – сказала Иволга. – Я буду держаться мило и просто, отпущу несколько шуточек, чтобы расшевелить их.
Коростель возразил, по-прежнему негромко:
– Их не придется расшевеливать, как только они уразумеют, что́ ты имеешь в виду. Незатейливые укрытия больше не актуальны – при такой-то аномалии, которая умостилась у нас под боком, на Призраке. Когда хескеры прибудут, они при любом раскладе начнут ее исследовать. И неизбежно отыщут любое сооруженное нами укрытие, как бы хорошо мы его ни замаскировали.
– Не отыщут, если мы зароемся достаточно глубоко, – сказал Мерлин.
– Забудь. Теперь нам нипочем не спрятаться. Во всяком случае, так, как мы планировали. Если только не…
– Дай угадаю: мы будем в полной безопасности, если сохраним себя в виде информации внутри машинной памяти?
– Не надо говорить с таким отвращением. Ты не можешь спорить с логикой. Мы станем почти что неуязвимы. Физически хранилище данных может быть крохотным, распределенным по разным локациям. Хескеры ни за что не смогут отыскать их все.
– Пусть решает Совет, – сказала Иволга, поднимая руку, чтобы заставить их замолчать. – Сперва посмотрим, как они примут мое открытие.
– Это открытие Дрофы, – тихо произнес Мерлин.
– Не важно.
Иволга уже зашагала прочь от них, через всю аудиторию, к кафедре, с которой она должна была обратиться к собранию. Она шла по воздуху среди облаков. Это, конечно же, была уловка. Настоящий вид, открывающийся из станции, постоянно изменялся из-за вращения конструкции, но иллюзия выглядела безупречно.
– Пусть бурю обнаружила Дрофа, – сказал Коростель, – но разгадала загадку Иволга.
– Я не пытаюсь умалить ее заслуги.
– Хорошо.
Иволга поднялась на кафедру. Подол ее платья цвета электрик парил над облаками. Она стояла горделиво, обводя взглядом всех, кто собрался послушать ее. На лице было написано спокойствие и уверенность в себе, но Мерлин видел, как она вцепилась в край кафедры. Он чувствовал, что под маской самоконтроля Иволга скрывает, как сильно она нервничает, понимая, что это самый важный момент в ее жизни, момент, который создаст ей репутацию среди старейшин и, возможно, решит их общую судьбу.
