Этот квадратик явился только началом. После него на каждом новом полотне, которое выставлял на обозрение публики Зима, присутствовала какая-нибудь похожая геометрическая фигура – квадрат, треугольник, овал или что-нибудь еще, – затерянная среди общей композиции. Прошло немало времени, пока наконец кто-то заметил, что голубой оттенок повторяется из картины в картину.
Так и начался Голубой период Зимы, и такого же голубого цвета была визитная карточка с золотыми буквами.
На протяжении следующего десятилетия или даже больше абстрактные фигуры становились все более весомыми, они доминировали, вытесняя прочие элементы из каждой картины. Космические просторы в итоге сделались узким обрамлением, идущим по контуру кругов, треугольников и прямоугольников. Если прежние работы Зимы характеризовались обилием мазков и толстыми слоями красок, то голубые фигуры отличались зеркальной гладкостью.
Отпугнутые нашествием абстрактных голубых фигур, обычные покупатели отвернулись от Зимы. Прошло еще немного времени – и художник выставил первое полностью голубое полотно. Оно было достаточно велико, чтобы закрыть фасад здания в тысячу этажей, и многие сочли, что это предел возможностей Зимы.
Они не могли ошибаться сильнее.
Я ощутила, что корабль замедляет ход, приближаясь к маленькому острову, единственному пятну, нарушающему водное пространство.
– Вы первая, кто это видит, – сказал робот. – Искажающий экран не позволяет заметить остров из космоса.
Остров был длиной в километр, невысокий, похожий формой на черепаху, обрамленный узким ожерельем светлого песка. Примерно в центре поднималось небольшое плато с расчищенным от растительности неровным прямоугольником земли. Я разглядела лежавшую там маленькую панель, сверкавшую голубизной, а вокруг нее – что-то похожее на ряды зрительских трибун.
Корабль стал терять высоту и скорость и окончательно остановился как раз рядом с этими самыми трибунами. Он замер напротив не замеченного мною ранее низкого шале из белого камня.
Робот вышел и помог мне выбраться из корабля.
– Зима будет здесь через минуту, – пообещал он, затем вернулся на корабль и растворился в небесах.
Внезапно я ощутила себя очень одинокой и беззащитной. С моря подул ветер, швырнув мне в глаза песком. Солнце ползло к горизонту, скоро начнет холодать. И вот когда я уже ощутила укол страха, из шале, энергично потирая руки, вышел мужчина. Он двинулся в мою сторону, шагая по дорожке, вымощенной булыжником.
– Я рад, что вы смогли выбраться, Кэрри.
Само собой, это был Зима, и я тут же ощутила себя полной дурой: с чего я взяла, что он не появится?
– Привет, – неловко произнесла я.
Зима протянул руку. Я пожала ее, ощущая пластичную текстуру его искусственной кожи. Сегодня она была тусклой, оловянно-серого оттенка.
– Пойдемте посидим на балконе. Приятно посмотреть на закат, не так ли?
– Приятно, – согласилась я.
Он развернулся ко мне спиной и направился к шале. Пока он шел, мышцы перетекали и бугрились под серой кожей. На спине кожа переливалась, словно выложенная мозаикой из светоотражающих частиц. Он был прекрасен, как изваяние, мускулист, как пантера. Даже после всех пережитых трансформаций он выглядел красавцем, но я никогда не слышала, чтобы у него был с кем-нибудь роман или что у него вообще есть какая-то личная жизнь. Для него существовало только искусство.
Я шла вслед за ним, ощущая себя неуклюжей и косноязычной. Зима привел меня в шале, прошел через старомодную кухню и старомодный холл, обставленные тысячелетней давности мебелью и безделушками.
– Как вы долетели?
– Отлично.
Он вдруг остановился и повернулся ко мне лицом:
– Я забыл уточнить… робот настоял, чтобы вы оставили свою напоминалку?
– Да.
– Хорошо. Я хочу говорить именно с вами, Кэрри, а не с каким-нибудь суррогатным записывающим устройством.
– Со мной?
Оловянно-серая маска его лица приобрела насмешливое выражение.
– Вы вообще умеете говорить развернутыми предложениями или пока что только учитесь?
– Э…
– Расслабьтесь, – сказал он. – Я здесь не для того, чтобы вас экзаменовать или унижать, ничего подобного. Это никакая не ловушка, и вы не подвергаетесь опасности. К ночи вы вернетесь обратно в Венецию.
– Со мной все в порядке, – сумела выдавить я. – Просто смущена присутствием знаменитости.
– Ну, не стоит. Едва ли я первая знаменитость, с какой вы встречаетесь в своей жизни, не так ли?
– Да, верно, только…
– Люди находят меня пугающим, – сказал он. – Но постепенно преодолевают свой страх, а потом никак не могут понять, чего же боялись.
– Почему вы выбрали меня?
– Потому что вы неизменно вежливо просили, – ответил Зима.
– А если серьезно?
– Ладно. Есть и еще кое-что, хотя вы действительно просили вежливо. Я многие годы с удовольствием следил за вашими публикациями. Люди часто доверяли вам писать о себе, особенно под конец жизни.
– Вы говорили об уходе из профессии, а не о смерти.
– Как бы то ни было, это все равно отказ от общественной жизни. Ваши работы всегда казались мне правдивыми, Кэрри. Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь обвинял вас в искажении фактов в ваших статьях.
– Время от времени случается, – призналась я. – Вот почему я всегда слежу за тем, чтобы под рукой была ИП, тогда никто не сможет оспорить сказанное.
– В моем случае это не имеет особенного значения, – заметил Зима.
Я внимательно посмотрела на него:
– Есть что-то еще, какая-то другая причина, верно? По которой вы вынули из шляпы бумажку с моим именем?
– Я хочу помочь вам, – ответил он.
Говоря о Голубом периоде, большинство людей подразумевает эру по-настоящему громадных полотен. Под громадными я понимаю – ГРОМАДНЫЕ. Прошло немного времени, и его работы стали настолько большими, что здания и площади терялись на их фоне; настолько большими, что их было видно с орбиты. По всей Галактике возвышались над частными островами или поднимались из бушующего моря двадцатикилометровые голубые полотна. Расходы никогда не представляли проблемы, поскольку хватало меценатов, грызущихся друг с другом за право обладать самым последним и самым огромным творением Зимы. Полотна все росли, и в итоге им уже требовались сложные высокотехнологичные механизмы, способные поддерживать их в вертикальном положении, несмотря на гравитацию и погодные условия. Произведения пронзали верхние слои атмосферы, выходя в космическое пространство. Они светились своим собственным мягким светом. Они загибались арками и расходились веерами, так что поле зрения наблюдателя было целиком и полностью насыщено голубым.
