– Конечно! Келимас подойдет? Помнится, эту бутылку мы с вами начинали вместе… – Если Пьетро Контарини хочет успокоить нервы спиртным еще до полудня, то кто я такая, чтобы ему мешать?
Я достала из бара и разлила по двум пузатым бокалам ароматный напиток; не могу же я не составить гостю компанию. Пьетро отпил большой глоток, зажмурился, глотнул еще и вот теперь перевел дух.
– Дивный напиток! Ваши пациенты умеют быть благодарными, Нора, – сказал он, отставляя бокал. – Так вот, монастырь святой Авеллии находится в горах, километрах в сорока от деревни Фоллоне. Они живут почти исключительно плодами своего труда – огород, виноградник, пасека. Не употребляют мяса. Раз в месяц им привозят рыбу, муку, соль, в общем, то, что не вырастишь на территории монастыря; при этом все привезенное кладут в специальный ящик, выставленный за ворота. Дежурная послушница палкой с крюком протаскивает этот ящик, кладет в него деньги и выталкивает прочь. Как мне сказали, после этого ей положена суровая епитимья, неделя на хлебе и воде и ежечасные молитвы.
– С ума сойти! – я была искренне потрясена. – Неужели кто-то добровольно идет на такие… жуткие условия? Все-таки почитатели Единого, как мне кажется, чересчур суровы в своей вере…
– Да, на это идут, и именно добровольно. Еще каких-то пятьдесят лет назад в этом монастыре было более двух сотен монахинь и послушниц. Сейчас осталось пятьдесят шесть.
– Пьетро, я мало знаю о монастырских правилах… Есть же кто-то, кому должна подчиняться настоятельница монастыря?
– В принципе – да, есть. Архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже, монсеньор Паоло Гвискари, – мне показалось, или, называя имя, Пьетро скрипнул зубами?
– Как-то не услышала я в вашем голосе благоговения…
– Гвискари были противниками семьи Контарини еще тысячу лет назад. И с тех пор ничего не изменилось.
– Н-да, это может стать проблемой. Кажется, по правилам церкви Единого любой, уходящий от мира, должен отказаться и от своих семейных связей? – я задумчиво подлила в бокалы келимаса.
– Должен, конечно. Только вот в реальности это редко случается. И уж точно Паоло Гвискари о своей семье не забыл.
– Понятно, – я встала и прошлась по кабинету, посмотрела в окно.
Мне ведь нет дела до вражды двух семейств нобилей. По большому счету, и до судьбы испорченного мальчишки Карло Контарини мне нет дела, и до юной женщины, запертой в холодных стенах монастыря навсегда, навечно… Повернувшись к Пьетро, я решительно сказала:
– Вот что… Медики стоят над религиями, семьями и пристрастиями. Узнайте, кто лечащий врач Гвискари, и я попробую найти козу, на которой к нему можно подъехать.
Проводив гостя, я решила прогуляться и посмотреть, где же были конторы мореходов и купцов четыреста лет назад? Я знаю, что дож Джованни Контарини, предшественник Лоредано, примерно лет сто пятьдесят назад построил новый торговый порт, пышно названный Воротами Венеции. Сюда и перенесли причалы, якорные стоянки, ремонтные доки, склады, пакгаузы и прочее, без чего не может жить один из самых крупных объектов морской торговли в Старом Свете. Понятно, что туда же переехали и конторы торговцев.
Для территории нового порта был насыпан отдельный остров западнее Санта-Кроче. Тут с названием не заморачивались, и размещался он на Isola Nuova – Новом Острове.
По акватории Nuova мы проплывали, когда мне показывали город с воды, и где это, я помню. А вот где был старый порт?
– Синьора Пальдини? – позвала я негромко, спускаясь вниз.
Из кухни выглянула Джузеппина.
– Простите, синьора, она вышла. В храм пошла, с дочкой у нее совсем плохо, вот и решила помолиться Великой Матери…
– Я не знала… а что случилось с ее дочерью?
– Да не говорила она, но вроде бы роды были неудачные. Ребеночек сразу умер, а у дочки вот горячка родовая, и никто помочь не может.
– Я вас поняла. Спасибо, Джузеппина. Пожалуйста, когда синьора Пальдини вернется, пусть зайдет ко мне в кабинет, – я пошла к лестнице, потом приостановилась и вернулась на кухню. – Джузеппина, вы ведь отсюда родом, из Серениссимы?
– Да, синьора.
– Скажите мне, где был старый порт?
– Так за Кастелло, на Rimembranze! Там почти ничего и не осталось сейчас… хотели парк сделать, потом выставки какие-то, но так и не сделали.
– Спасибо, я поняла. Так я жду синьору Пальдини!
Вернувшись в кабинет, я открыла карту Венеции и нашла остров Rimembranze. Вроде бы добраться просто, думаю, на гондоле это займет минут пятнадцать – двадцать. Но я не уверена, что хочу показывать кому-то свой интерес к этому месту. А с другой стороны, Массимо ни разу не показал какой-либо заинтересованности в том, куда я иду и зачем. Он доставлял меня до нужной точки, надвигал шляпу на глаза, закутывался в плащ и спал.
Нет, пешком туда не дойти – от дома до Сан-Марко мне минут двадцать ходу, и потом еще пара миль по набережным… Да там посмотреть где что, да еще обратно. Не годится.
– Войдите! – откликнулась я на стук в дверь кабинета.
– Синьора, вы просили зайти? – в дверях появилась домоправительница, невозмутимая как всегда.
– Да, зайдите и присядьте, пожалуйста.
– Я постою, если можно, – она сложила руки под белоснежным фартуком.
– Синьора Пальдини, расскажите мне, что случилось с вашей дочерью?
Каменное лицо дрогнуло. Я слушала и в очередной раз возмущалась, про себя естественно, как можно быть настолько зашоренной?
– …Раз так все случилось, значит, на то воля Великой Матери, никто не смеет идти против нее.
– Где она лежит? – прервала я рассказ домоправительницы о сегодняшней молитве.
– Дома, синьора, в госпиталь ее не взяли, сказали, что бесполезно.
Вот теперь она промокнула глаза фартуком и снова застыла неподвижно. Я взяла в руки коммуникатор.
– Пьетро? Да, я понимаю, что вы еще ничего не выяснили. У меня другой вопрос. Вы знаете того коновала, который руководит городским госпиталем?
– Госпиталем Заниполо? Ну конечно. У вас что-то случилось?
– Да, – знаком руки я остановила синьору Пальдини, попытавшуюся броситься на колени. – У моей домоправительницы очень плоха дочь. Послеродовые осложнения. Так называемый врач из госпиталя Заниполо отказал в госпитализации на прекрасном основании, что это якобы бесполезно.
– Нора, я немедленно отправлю к ней санитарный катер, говорите адрес! – голос Пьетро звучал и в самом деле встревоженно.
– Да уж, пожалуйста. И предупредите на всякий случай их главврача, что, если женщине не помогут, я лично положу все свои силы на то, чтобы его выкинуть из профессии. Пусть улицы подметать идет!
Я отдала синьоре Пальдини коммуникатор, чтобы она продиктовала адрес, а сама села в кресло и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Да тьма вас побери, даже для отказа от пластической операции нужны объективные показания! Нет, я лопну, но этот мерзавец, посмевший произнести слово «бесполезно» в приемном покое, точно даже в морг санитаром не устроится. Я прослежу.
