– А зачем мне косметолог, если я буду в маске? – удивилась девушка.
– Ну, хотя бы просто для удовольствия! – фыркнула Чинция. – И потом, сама подумай, в маске ты будешь два или три часа, а лицо тебе всю жизнь носить! Его беречь надо, а мне что-то подсказывает, что в монастыре у тебя со смягчающими масками было плоховато. И знаешь что? А попробуй пока до салона и после него побыть в маске! Может, тебе моретта не подойдет категорически, тогда надо будет другую выбрать. Кстати, проверим, можешь ли ты в ней говорить…
Проверка показала, что говорить моретта не мешает, но тембр голоса изменяет. У меня засигналил коммуникатор, и я махнула девушкам рукой, выпроваживая их. Слава светлым богам, звонила Альма!
– Ну наконец-то! – воскликнула я, увидев ее лицо на экране. – Я тут без тебя просто как без рук! Где ты?
– Совсем рядом, у меня оказалась оказия до Медиоланума, так что сейчас я сяду в поезд и буду в Венеции через три с половиной часа, – невозмутимо сообщила моя секретарша.
– Прекрасно! Я встречу тебя на вокзале.
Отключившись, я готова была от восторга сплясать джигу, если бы умела. Конечно, синьора Пальдини с домом управляется прекрасно, все происходит будто бы само собой, но вот деловые вопросы тоже требуют решения… На радостях я связалась с Родерико Ди Майо и сообщила, что, весьма вероятно, проблема наша будет решена к концу следующей недели. Пообещав держать его в курсе, я отключилась и вдруг поняла, что ужасно хочу спать, вот просто сил нет держать глаза открытыми. Попросила синьору Пальдини разбудить меня через два часа и еле добрела до спальни…
Венеция встречала Альму Хендерсон мелким дождичком и довольно сильным ветром. Массимо подхватил ее чемоданы, я взяла шляпную коробку, и мы почти побежали к стоянке гондол. На причале Альма затормозила, и ее лицо, обычно невозмутимое, приняло встревоженный вид.
– Это что, мы на этом будем добираться?
Я обернулась: рука в серой перчатке указывала на мою гондолу. Ну, обычная же гондола: черная, узкая, длинная, с высоким носом и кормой, с черной же кабиной и красными бархатными подушками на сиденьях.
– Ну да, конечно. На чем же еще?
– Там вода! И ветер!
– Альма, – я заговорила чуть громче, чем следовало, чтобы заглушить непочтительное фырканье Массимо. – В Венеции всюду вода. И транспорт здесь только такой. Даже «скорая помощь» и городская стража передвигаются на лодках. В этом нет ничего страшного, поверь мне.
Она мученически вздохнула.
– Ты же знаешь, меня укачивает!
– Первый раз об этом слышу, – пожала я плечами, подталкивая ее ближе к лодке. – И Массимо управляет гондолой гораздо лучше, чем Райан, который пытался водить экипаж.
Этот аргумент должен был ее сразить: Райан, предмет последнего недолгого романа Альмы, сумел разбить три экипажа, прежде чем понял, что дешевле нанять более или менее постоянного водителя.
Моя секретарша мученически вздохнула и полезла в гондолу.
Когда Массимо вывел лодку на простор лагуны, ветер разогнал тучи и выглянуло солнце. В золотой дымке перед нами покачивалась на волнах Венеция, Серениссима, прекраснейший город мира. Сияли купола церквей Единого, нестерпимо блестели острые шпили храмов Великой Матери, возвышалась над площадью Сан-Марко красная кирпичная Кампанилла, сверкали волны лагуны и парили над ними чайки. Обе мы словно завороженные не могли отвести глаз от силуэта города, ждущего нас впереди.
Синьора Пальдини и Альма Хендерсон смотрели друг на друга без удовольствия. Да что там: глядели они так, будто готовы были немедленно схватиться, словно два пса за мозговую кость. С трудом прогнав из головы образ почтенных дам, вырывающих одна у другой полуобглоданный мосол, я строго сказала:
– Значит, так! Синьора Пальдини, дом и все хозяйство остаются на вас; лучшей домоправительницы я в жизни не видела! Синьора Хендерсон будет заниматься только и исключительно моей работой. Альма, насколько я помню, для тебя всегда было загадкой, откуда берутся яйца и картошка и как обновлять заклинания уборки, поэтому к домашним делам ты все равно непригодна. Это всем понятно?
– Да, синьора, – экономка присела в реверансе, мазнула по Альме чуть высокомерным взглядом и спросила: – В какую спальню селить синьору Хендерсон?
– В голубую. Пожалуйста, попросите Джузеппину подать ужин не позднее семи. Мы с Беатриче сегодня идем на прием в Ка’Торнабуони, а Альма захочет пораньше лечь спать.
Повторив реверанс, синьора Пальдини ушла, а я повернулась к секретарше.
– Что это было, Альма? – поинтересовалась я самым суровым тоном, на какой была способна. Как-то раз от такого тона моя операционная сестра упала в обморок, и большой ее удачей было то, что шлепнулась она на пол, а не на пациента. Подействовал этот тон и сейчас: женщина вздрогнула и опустила глаза.
– Прости. Что-то я и в самом деле устала, со вчерашнего дня все еду и еду. Да еще лодка эта… – она потерла глаза. – Действительно, поужинаю и лягу пораньше, разберу вещи завтра.
– Завтра мы с тобой займемся работой, а вещи разберет горничная, – отрезала я. – Все, иди, устраивайся, а я приведу в порядок внешность. Как справедливо сказала Чинция, это лицо мне еще всю жизнь носить.
Прием в честь дня рождения главы клана Торнабуони был блистателен. Около пяти сотен человек, а также какое-то количество эльфов и два или три гнома, собравшиеся в Белом зале Ка’Торнабуони, чтобы поздравить мэтра Джан-Луку с очередной датой жизни, были воистину crème de la crème
[4] венецианского общества. Нобили, маги, члены Совета судей, дамы в масках и без, бриллианты и сапфиры, веселая болтовня и деловые переговоры… Я вздохнула и поискала взглядом свою подопечную: Беатриче пользовалась таким успехом, что при желании можно было бы еще до конца вечера выдать ее замуж раз пять или шесть, причем за самых лучших женихов. Вот сейчас она танцевала с невозможно красивым эльфом и весело смеялась какой-то его шутке.
– Добрый вечер, Нора, – услышала я за спиной мужской голос.
– Добрый вечер, Пьетро.
– Вы решили сегодня снова надеть маску?
– Да, – я дотронулась до шитой серебром белой коломбины. – Моя воспитанница в моретте, ну а я из солидарности с ней…
– Понятно, – он помолчал, потом сказал с деланой небрежностью: – Чинция рассказала вам о том случае, шесть лет назад, так ведь?
– Да, рассказала. Кто это был, вам удалось узнать?
Пьетро досадливо прищелкнул языком:
– Негодяй был в бауте, так что мы не опознали ни голоса, ни внешности; одежда скрывалась под плащом. А на обеде плащи и маски все снимают.
– Беатриче описала герб…
– Да. И я его найду. Герб какого-то старого южного рода, я его не встречал раньше, но мой секретарь сейчас над этим работает.
