Не утерпев, я спросила об этом Пьетро; тот посмотрел недоумевающе, потом расхохотался:
– Нора, это традиция, идущая еще с моего прапрадеда! Лет семьсот назад, когда мессере Лодовико построил этот дом, в нем было три корпуса: жилой, казарма и госпиталь. И вот это крыло, – он широким жестом обвел рукой палаты, операционную, инструментальную и кабинеты врачей, – использовалось тогда ох как часто. С тех пор Ка’Контарини изрядно разросся, но госпитальный отсек мы сохраняем и совершенствуем.
– Понятно, – протянула я.
Ничего не было понятно, граф явно недоговаривал. Но зачем мне лишние тайны, мне и имеющихся хватает…
После утреннего визита к пациенту мы с Франческой отправились на Мурано. Мне хотелось купить новую лампу для письменного стола или просто абажур к старой, у моей подруги тоже были свои планы. Лампу я выбирала долго, сравнивала и предвкушала, какая будет лучше смотреться на моем рабочем столе и не станет слишком уж резко диссонировать с компьютером. Хороша была светящаяся ваза из золотистого стекла с букетом синих и фиолетовых ирисов, но свет получался слишком уж рассеянный. Или взять ее в качестве ночника? Забавная лампа-шар из красных и прозрачных стеклянных блинчиков, дрожащих на тонких ножках, показалась мне слишком уж модернистской, как и ее родственница из зеленых длинных листьев с молочно-белыми и золотыми бубенчиками на концах. Нет, хотелось классики, пусть и слегка вычурной; черный лак и золотые карпы моего кабинета требовали именно ее.
Наконец я нашла искомое: зеленое стекло с золотой гравировкой, классической формы ваза, из которой вырастала невысокая ножка, заканчивающаяся изящным колпаком того же цвета травы, но только более светлого. Подозвав продавца, я попросила запаковать мою находку и доставить ее в Ка’Виченте. Потом вздохнула, махнула рукой и добавила вазу с ирисами. Поставлю на ночной столик и буду надеяться, что Руди не смахнет ее на пол. Я расплатилась и побрела по выставочным залам в поисках Франчески. Тут внимание мое привлекла распахнутая дверь. Странно, раньше она все время была закрыта. Появилось что-то новое? Я заглянула в проем: небольшой зал, даже, скорее, комната, две витрины с бокалами и вазами и высокое напольное зеркало.
Зеркало? Мне кажется, или именно его я видела, когда портрет Лауры дель Джованьоли очередной раз изменился? Высокое, в мой рост, на бронзовых массивных львиных лапах; рама, разумеется, стеклянная, со строгим пурпурным геометрическим рисунком…
– Вас что-то заинтересовало, синьора? – раздался за моей спиной голос. Знакомый голос, мастер… Вельди, да!
– Добрый день, – я повернулась к нему. – Да, очень красивое зеркало. Я таких больших здесь не видела…
– Мы их редко делаем, только если под заказ. Настенные пользуются куда большим спросом.
– А это?…
– О, это зеркало – особый случай. Дирекция решила расширить мастерские и поэтому стала сносить старый склад. Там, в одной из секций, его и нашли. Судя по орнаменту и тону отделки, это конец восемнадцатого века, работа, скорее всего, семьи Сальвиати.
– А для кого его делали, установить нельзя? – жадно спросила я.
– Можно попробовать… Вас оно заинтересовало? Должен сразу сказать, это очень дорого, даже без истории. Синьор Барузи, владелец фабрики, предварительно оценил этот предмет в восемь тысяч дукатов.
Восемь тысяч дукатов – это цена экипажа самой последней модели, с подкачкой энергии элементалей на десять лет. Да уж, недешево!
– Все равно, – решительно сказала я. – Такая вещь и не может быть дешевой. Конечно, я должна немного подумать, хотя бы о том, куда его поставить. Но, пожалуйста, на пару дней пометьте его как проданное!
– Да, синьора, до понедельника это зеркало будет ждать вас, – поклонился мастер Вельди и повесил на край рамы ярко-красный ярлык.
У меня хватило терпения найти Франческу, оценить ее приобретения – потрясающей красоты чайный сервиз и несколько блюд для фруктов – и неторопливо доплыть на ее лодке до Ка’Виченте, обсуждая предстоящую регату на Гранд-канале и шансы гондольеров на призовое место. Внутри у меня все кипело от желания скорее взбежать на чердак и увидеть то зеркало на портрете.
Да, я прыгала через ступеньку, и мне совсем не стыдно. Все равно никто меня не увидел, кроме Руди, умывавшегося на верхней площадке лестницы. Кот оторвался от задней лапы, посмотрел на меня, встал и подошел к чердачной двери, всем видом говоря: «Открывай давай, что тут тянуть?»
Привычным жестом сняв и сложив чехол, я посмотрела на Лауру. Нет, ее поза не изменилась, а вот зеркало теперь стояло совсем рядом, и нежный профиль девушки отражался в нем. Ну, точно, то самое! Рама, рисунок на ней, бронзовые лапы… Но позвольте, если зеркало нашли на складе совсем недавно, значит, его никак не могли изобразить? Или могли? Нет, глупо предполагать, что Лаура отправила бы его назад, на фабрику, – распорядилась бы отправить на чердак, и дело с концом.
Я стукнула себя по лбу. Да его же вообще не было на картине!
– Мр-р-р, – сообщил Руди, сидящий рядом с портретом.
– Дружок, – я наклонилась и почесала его за ухом, – я пока плохо понимаю по-кошачьи. Ты считаешь, нужно выкинуть кучу денег, купить загадочное зеркало и вместе с загадкой привезти его сюда?
– Мя, – подтвердил он и пошел к двери.
– Вот только этого приключения мне и не хватало, – вздохнула я. – Кажется, все остальные я уже обрела на свою голову…
В субботу утром, сразу после завтрака, я села в скоростной катер семьи Контарини и отправилась к Карло. Пора было оценивать результаты операции. Пьетро снял защитный купол, сиделки отключили все приборы, и доктор Тедеска произнес пробуждающее заклинание. Молодой человек открыл глаза.
Ну что же, без ложной скромности могу сказать, что работа мне удалась. Нам всем она удалась, не только мне, конечно. Это было именно то лицо, которое я видела на снимке: живое, красивое, с богатой мимикой. Карло улыбнулся, привычным жестом потянулся, чтобы дотронуться до скулы, и с тревогой взглянул на меня.
– Уже все можно! – я махнула рукой. – Умываться, тереть глаза, улыбаться и хмуриться. Вот, правда, бриться в ближайшие годы вам не придется…
– О, я не буду из-за этого плакать! – он вскочил с кровати, стиснул меня в объятиях и закружил по комнате. – Боги, я свободен наконец!
– Карло, вы помните о Дориане Грее? – спросила я, мягко высвобождаясь. – Теперь у вас будет такое лицо, которое вы заработаете…
– Да, синьора, – очень серьезно произнес он, склоняясь к моей руке. – Я буду просыпаться с этой мыслью и засыпать с нею же.
– Далее, – продолжила я, возможно, более строгим голосом, – никакого алкоголя в течение полугода. Потом еще год – не более бокала вина в день, лучше белого. До конца мая постарайтесь закрывать кожу от солнца. Потом можно потихонечку загорать – полчаса-час с утра и вечером. Впрочем, я все это распишу в подробностях.
