– Заперла, – наконец ответила мать, присаживаясь на край кровати. – У тебя телефон надрывается, ты не слышишь! Я стучала, звала тебя. Тишина. Пришлось ломать замок. Заходим, а ты тут мечешься в горячке.
– Мама, дай мне телефон, – просипела Вера, пропустив мимо ушей сказанное. – Меня с работы уволят, если я не приеду.
– Не уволят, – мать поднялась на ноги, уперла руки в бока. – Лежи и выздоравливай, мы на кухне, если что.
– Кто мы?
– У нас гость. – На усталом лице вспыхнула смущенная улыбка. – Мужчина.
Вера никогда не была против появления в жизни матери другого мужчины после смерти папы. Даже несколько раз пыталась говорить об этом, но та лишь отмахивалась и говорила, что свое уже отлюбила. Так почему передумала теперь?
– Лен, все стынет, – позвал мужской голос.
Вера приподнялась на локтях, чтобы рассмотреть, кому он принадлежит.
В проеме двери, заняв его полностью, стояло нечто огромное. Мягкий свет из прихожей обволакивал фигуру гостя со спины, оставляя видимым лишь темный силуэт.
– Сейчас иду! – Мать кокетливо поправила прическу, которую Вера не сразу заметила. – Выздоравливай, милая. А позже я вас познакомлю.
Она суетилась, нервничала. Вскочила на ноги и уже прикрывая за собой дверь в комнату, сказала:
– Зови, если станет плохо.
– Мы не будем шуметь, – пробасил гость.
Вера подумала, что где-то уже слышала его голос, но не придала этому значения. У нее сильно кружилась голова и клонило в сон. Она не стала сопротивляться и почти мгновенно заснула.
Встать с постели она смогла только через четыре дня.
Абсолютно трезвая мать, бесшумной тенью двигалась по квартире, и Вере показалось, что той стыдно перед дочерью. Может, так оно и было. Гостя, с которым мать обещала ее познакомить, не было. Кухня, да и вся квартира сияла чистотой. Никаких пустых бутылок и неприятных запахов. Только в раковине стояли несколько грязных тарелок и чашка с кофейными разводами.
Веру еще слегка покачивало, но она твердо решила выйти на работу на следующий же день. Мать не возражала. Вся ее забота и беспокойство о дочери выветрились вместе с алкогольными парами. Оно и к лучшему. Вере тоже не придется ничего изображать и притворяться.
На плите нашелся завтрак, и Вера решила, что нужно поблагодарить мать.
– Мам! – крикнула она, но в ответ услышала шум работающего пылесоса.
Похоже, мать не нуждалась в ее благодарности.
Еда не лезла в горло. Вера заварила себе крепкого чаю и включила телефон. Аппарат тут же разразился повторяющимися сигналами: почта, sms-сообщения, пропущенные звонки. Вера успела привыкнуть к тишине, возвращение в реальность оказалось мучительным, било по барабанным перепонкам, отдавалось глухой болью в висках.
Почти все сообщения были от Бори. Он беспокоился, спрашивал о ее состоянии, предлагал свою помощь. Последнее сообщение поступило от него вчера вечером.
В почте уже привычный график съемок, брифы, сценарии. Никаких форс-мажоров, судя по всему, не случилось.
Зато ненавистная фамилия буквально светилась – захочешь, не пропустишь. Оказывается, он прекрасно обходился без нее. Веру кольнул укол совести. Она ведь не успела передать Воронова другому редактору.
Телефон завибрировал.
– Привет, Борь, – Вера постаралась придать голосу бодрости. – Как дела?
– Ну привет, мать. Очухалась?
– Можно и так сказать. Завтра постараюсь выйти в график.
– Завтра не надо. Воронова все равно нет.
У Веры пробежал холодок между лопаток. Она-то уже успела расслабиться, решила будто все снова налаживается.
– Не пугайся только. – Видимо, ее состояние передалось чувствительному Борьке. – Ничего с ним не сделалось.
Показалось или он произнес эти слова с раздражением?
– Когда ты не вышла на смену, он закатил скандал, сказал, что не будет работать ни с одним редактором, кроме тебя. В общем, очередная капризная выходка.
– Так значит…
– Ага, – Боря прервал ее на полуслове, – один выпуск отсняли, ну тот, который ты с ним подготовила, а дальше звезда встала в позу.
– Боря, мне конец.
– Брось, Вер. Начальство на него теперь разве что не молится. Тебя точно не тронут.
Вера отхлебнула остывший чай. Поморщилась, поставив чашку на стол.
– Тут все на ушах стоят. А ты, похоже, реально не в курсе?
– А что я должна знать? Борь, давай без шарад, голова и без того раскалывается.
– Да что рассказывать-то? Если ты не сливала инфу Воронову, значит, у него открылся третий глаз.
– Мне не до шуток, Кудинов! – Не сдержавшись, Вера повысила голос.
– Мать, ты меня точно не разыгрываешь? – интонация Бориного голоса от насмешливо-ироничной скатилась к просящей. Он будто хотел услышать от Веры нечто такое, чего она никак не могла знать, а значит, и сказать ей было нечего.
– Если ты сейчас же не объяснишься, я положу трубку.
– Можно я приеду? По телефону долго объяснять.
– Не надо. – Вера не хотела обижать Борьку, но и видеть его сейчас не хотела тоже. – Вдруг я еще заразная? Давай завтра. Договорились?
– Договорились, – легко согласился он. – Только его завтра все равно не будет.
– Зато будешь ты.
– Да ну тебя. – Вере не нужно быть экстрасенсом, чтобы знать – Боря в этот момент улыбнулся.
Она нажала кнопку отбоя и сложила руки на коленях. Тело бил озноб, сердце колотилось так, будто готовилось к мировому рекорду по количеству ударов. Болезнь дала ей передышку, однако не отступила и напоминала о себе неприятными симптомами.
Чтобы не произошло, она не ждала ничего хорошего от завтрашнего дня и хотела, чтобы оно и вовсе не настало – завтра.
– Тебе нехорошо? – Вера не заметила, как подошла мать и теперь смотрела на нее с искренним беспокойством.
– Нормально. По работе звонили.
– Что хотели?
– Попросили выйти.
Мать кивнула и отвернулась к раковине, в которой скопилась грязная посуда.
– Я помою, мам.
– Не надо. Собирайся лучше на свою работу.
5
Псих смотрел на Жору, улыбаясь кособоким ртом. Их разделяла решетка и мутное оконное стекло. Наверное, именно поэтому псих казался ненастоящим. Его худое, точно вытянутое тело покачивалось и меняло очертания. То, что Жора принял за болезненную бледность, на поверку оказалось чем-то совершенно иным. Психа будто обесцветили, выкачали из него все краски. Отчего тот стал блеклым и серым.
Он улыбнулся психу в ответ. Тот поднял руку, помахал, чуть склонив голову набок. Жора как загипнотизированный повторил его жест. Внутри все кипело, клокотало, как в жерле вулкана. Он копил злость совсем как рачительный хозяин: холил ее и лелеял. В этом скрывался парадокс: чем больше в нем набиралось злости, тем добрее он казался окружающим. Обычно угрюмый, неразговорчивый санитар в районной психушке, вдруг начинал активно общаться с коллегами, травить пошлые анекдоты, заигрывать с медсестрами. Последние его все равно побаивались. Детина два метра ростом, с квадратной челюстью и почти полным отсутствием шеи, не вызывал в барышнях трепетных чувств.
