Да и не нужны они ему: ни чувства, ни барышни.
Жора не желал тратить силы на ухаживания, цветы и прочие бесполезные мелочи, которые так любят женщины. Он подходил к вопросам взаимоотношений полов с позиции силы: кто сильнее – тот и прав. Женщина либо подчиняется, либо не о чем ему с такой разговаривать.
Так и жил Жора со своей прямой как жердь жизненной философией. А все, что не вписывалось в привычный порядок вещей, гнул как ему вздумается. В бараний рог гнул, если требовалось.
Псих, стоящий за окном, как раз не вписывался. Значит, придется гнуть, ничего тут не поделаешь.
Побои Жора умел наносить виртуозно, почти не оставляя следов. А те, что все же проявлялись, списывались на буйный нрав самих пациентов. За всеми не уследишь, а полы в больнице кафельные, скользкие.
Он погрозил психу пальцем, после жестом поманил к себе. Тот даже не шелохнулся.
– Сам напросился, – прорычал Жора сквозь зубы и рванул к выходу.
Далеко паршивец не уйдет, зато ему будет чем заняться после отбоя. Зуд в кулаках нужно было унять, да все случай не подворачивался.
Ключ от главной двери он украл уже давно. Сделал дубликат и хранил его теперь как настоящее сокровище. До сих пор он ни разу ему не пригождался, психи в смену Жоры не разбегались по территории. Да и мало кого в их отделении вообще выводили на прогулку. Безвольные овощи, пускающие слюни, могли не выходить из своих палат месяцами. Вонючие свиньи в грязных робах.
Жора был наполнен непоколебимой уверенностью, и все равно старался усилить злобу, представляя, как псих начнет убегать. Он многое бы отдал, чтобы заставить того побегать. Куда интереснее получить добычу после охоты, а не ту, что сама падает в руки.
Когда-то они от него бегали. Они бегали, а он ловил и сажал их в клетки. Просторные клетки, в которые можно было напихать много добычи. Или то был не он, а кто-то другой?
Жора обхватил голову богатырскими ладонями, сжал из всех сил. Нельзя вспоминать. Воспоминания приносят боль. Он даже не знает – его ли это воспоминания.
Возле одной двери, которая ничем не отличалась от десятков ей подобных, Жора остановился. Ноздри его затрепетали, вздулась и запульсировала жилка на высоком лбу. Кулаки сжались против воли.
Как бы он хотел снести чертову дверь с петель, вытащить того, кто прячется за ней и разорвать на куски.
Но снова – нет!
Там, за дверью – жертва. Он обязательно дождется дня, когда сможет воспользоваться ею, чтобы получить нечто ценное.
Люди давно стали для Жоры трофеями, чьи головы можно было бы развесить на стене в собственном доме. Но он помнил, что нужно действовать осторожно. Иначе те, кто еще недавно помогал ему засовывать человеческое зверье в клетки, засунут в одну из них и его самого.
Ему нельзя в клетку. Он не добыча, он – охотник.
Жора хотел бы садануть изо всех сил по ненавистной двери, но вместо этого прижался к холодной древесине щекой, прикрыл глаза и улыбнулся. По седой бороде проползла одинокая слезинка. Он смахнул ее тыльной стороной ладони и быстро зашагал по длинному коридору.
Унылый больничный двор постепенно укрывали такие же унылые весенние сумерки. Вечерний обход закончился, можно было расслабиться и заняться наконец своими делами. Жора аккуратно прикрыл за собой дверь, на всякий случай похлопал себя по карманам, убеждаясь, что ключ на месте и он без проблем сможет вернуться.
Псих не сошел со своего места, торчал истуканом, тупо пялясь на надвигающегося санитара. Но когда их разделяло не больше пары метров, псих неожиданно рванул с места и побежал. Жора едва не застонал от удовольствия. Кто-то свыше услышал его чаяния и исполнил желание.
Он не торопился, психу некуда было бежать, территория надежно отгорожена от внешнего мира, чтобы никто и никогда не смог уйти отсюда по собственной воле.
– Я иду искать, – наконец выдохнул он, чувствуя поднимающуюся волну возбуждения. – Кто не спрятался – я не виноват.
И он побежал. В ушах набатом бился пульс. Дышать лучше через нос, раздувая широкие ноздри, выдыхая с облачками прозрачного пара остатки самообладания.
Бежал и видел вокруг не казенный больничный двор с чахлыми деревцами, а густой лес, усыпанный потемневшей прошлогодней листвой и рыжей в черную крапину хвоей. Высокие корабельные сосны устремлялись ввысь и где-то там, в самом верху, среди рваных крон взошла полная луна.
Вот так незаметно наступила ночь.
Выходит, он бежал уже несколько часов, потому как прозрачные сумерки превратились в чернильную тьму.
Жора остановился. Нагнулся, уперев руки в колени, чтобы восстановить дыхание. Осмотрелся. Исчезла больница вместе с ее унылым пейзажем, далеко позади остались стальные ворота, за которые он никак не мог попасть.
Но ведь попал же!
Жора находился посреди леса. Псих стоял в десятке метров от него. С серого лица убогого стерлась дебильная усмешка, в глазах разгорался холодный огонь. Он смотрел на Жору взглядом убийцы.
Жертва и охотник поменялись местами.
– Нет. – Жора разогнулся, покачал головой. – Это все не на самом деле. Меня чем-то накачали, и теперь я лежу на полу в каптерке в луже собственной рвоты. Ты – не настоящий!
– Это ты ненастоящий, – спокойно ответил псих, подходя ближе. – Ты перестал быть таковым много лет назад и понимаешь это лучше, чем кто-либо. Посмотри на меня, Жора. Кого ты видишь?
Он хотел, да так и не решился подойти ближе, дотронуться рукой до зеркала, которое кто-то в шутку выставил перед ним. Огромное, высотой до самого неба, оно отражало больничный двор и самого санитара, стоящего посреди него. Вокруг бестелесными тенями бродили психи. Они не приближались, держались на расстоянии. Но он чувствовал кожей, что они его не боятся. Ведь им все равно, что с ними станет.
Жора резко обернулся. За спиной все тот же лес.
– Твою мать! – он провел ладонью по седому ежику волос. – Мне надо проснуться. Бред! Это бред и наваждение!
– Ты не спишь, Жора. – Псих теперь смотрел его собственными глазами, шевелил его губами и даже пах его перегаром после больничного спирта, разбавленного воняющей хлоркой водой. – Ты – это я. А я – ты.
– Хватит! – Жора закрыл уши, чтобы не слышать голоса, вещавшего какую-то ересь. – Прекрати!
Он снова бежал. Сосны вокруг начали меняться. Стройные мачты стволов изгибались, меняли форму, чернели и бугрились уродливыми наростами. Ноги проваливались в трясину, хотя, только что подошвы ступали на твердую землю. Потом ноги и вовсе потеряли опору.
Жора попался в ловушку.
Он тонул, мгновенно увязнув в зловонной трясине почти по пояс. И чем сильнее старался выбраться, пытаясь дотянуться ступнями до дна, которого даже не ощущал, тем глубже проваливался. Пальцы хватались за корни деревьев, которые вдруг оборачивались скользкими змеями, норовившими ужалить. И Жора ослаблял хватку, пока не оказался затянутым в болото по грудь.
