Ника наклонилась, чтобы снять обувь, когда брат будто между прочим сказал:
– Марк звонил. Спрашивал, куда ты убежала. Ты зачем убегала-то? Он за тобой гнался?
Его ситуация, похоже, забавляла, и он даже не пытался этого скрывать. Ника же обрадовалась, что он не видит ее лица.
– Гнался, ага. В догонялки играли.
– Прикалываешься?
Ника поднялась в полный рост и быстро отвернулась, делая вид, что ищет что-то в кармане ветровки. Она изо всех сил боролась с подступившими слезами и рисковала проиграть. Ей срочно нужно было выплакаться, чтобы не закричать из последних сил. При Мишке нельзя. Он либо поднимет ее на смех – еще бы, девчонки постоянно ревут по пустякам; либо – что хуже, побежит разбираться с Марком. Воронов сильнее и старше, он легко справится с ним, даже не разобравшись, в чем собственно дело.
– Миш, может ты сам с ужином, а? Я очень устала, – с надеждой попросила она.
– Когда успела-то? Или ты так намекаешь на то, что выполнила мою просьбу? Здесь пройти всего три дома.
– Дай мне переодеться. – Сил на спор не было. – Через пять минут подойду.
Мишка сам пришел в ее комнату через минуту. Постучал и дождавшись разрешения войти, привалился плечом к дверному косяку.
– Если приготовлю ужин, забудешь про дневник?
– Я уже забыла. Сама виновата, буду тщательнее за вещами следить.
– Вот и отлично. – Он просиял лицом. – Я позову тебя картошку посолить, сама знаешь, у меня проблемы с этим. И потом больше не трону, отдыхай.
Она понимала, если произнесет еще хоть слово, точно не сумеет сдержать слез. Мишка кивнул, пробормотал что-то неразборчивое и вышел, прикрыв за собой дверь.
Справился ли он с солью, Ника так и не узнала. Мишка не стал звать ее, и к ужину она не вышла, притворилась будто спит, отвернувшись к стене.
А утром ей пришло эсэмэс с незнакомого номера с предложением встретиться.
* * *
Жора многого о себе не знал, как оказалось, но он твердо усвоил одно – чутье охотника было внутри него всегда. Много лет ему приходилось подавлять это в себе, притворяться и играть чужую роль. Было сложно, иногда до омерзения противно, но теперь все изменилось. Он будто долго сидел на диете и вдруг попал на пир. У него не будет заворота кишок, он хорошо знает свою норму и не превысит ее. И пусть главное блюдо до сих пор не подали, он дождется. Ожидание бывает острее и ярче получения желаемого.
Добыча стояла рядом, таращилась пустыми глазами и даже не собиралась бежать. Сухие, потрескавшиеся губы шевелились, пытались что-то говорить, и Жора очень надеялся, что губы умоляют его о пощаде.
А если не умоляют, значит, скоро станут.
Он слишком долго притворялся, выжидал, присматривался. Если бы не тот Серый, ловко прикинувшийся настоящим человеком, никто бы не стал подозревать Жору. Но Серый оказался хитрым, завел его в проклятый лес, в котором обитают белоглазые вороны. Серый напугал Жору, но не своим видом, призраков он видит давно и знает – они безобидны.
Этот был другим.
Он заманивал, играл с ним. У Серого был разум.
Жора не считал себя психом, хотя много раз слышал перешептывания за спиной. Первое время он обижался, пытался говорить с ними, но очень скоро понял тщетность этих попыток. Ему никто не верил. Санитар в психушке не отличим от пациентов. Так о нем, наверняка, думали. Очень скоро ему стали безразличны пересуды и сплетни.
Жора сдался.
Иногда он думал, что, может, и в самом деле слетел с катушек, только не знал этого. Ему же никто не сказал: «Жора, ты больной, нужно смириться».
Шепотки за спиной – не в счет.
Когда-то он знал, что психи видят призраков. Он их тоже видел. Иногда призраки неотличимы от живых, пару раз Жора даже пытался ловить их, загонять в палаты. Благо, никто не становился свидетелем его странностей – тогда бы он уж точно не отвертелся. Здешние методы лечения не оставляют шансов на выздоровление. Только попади в руки докторов и – считай пропал.
А порой Жора начинал думать, что видит призраков по одной лишь причине – он сам давно и бесповоротно мертв. В памяти всплывали обломками затонувших кораблей острые воспоминания. В тех воспоминаниях было много голосов, разных: мужских и женских, добрых и озлобленных, усталых и совершенно равнодушных.
Один голос казался особенно назойливым, от него Жора отмахивался, как от жирной мухи, а тот все жужжал у самого уха, доводя до бешенства, до исступления.
– Надо жить, понимаешь, ты? Как бы ни было сложно, смысл всегда найдется.
И Жора отвечал, говорил нечленораздельно и путанно, отяжелевшим языком, до которого не доходили команды отравленного алкоголем мозга. Кажется, он обещал жить и добавлял еще что-то нецензурное. Потом снова просил оставить его в покое.
Оставили.
Однажды голоса остались лишь в его голове. Их было куда больше, чем раньше, и они уже не уговаривали Жору жить, напротив, голоса шептали скабрезности, ехидничали, издевались. Замолкали, лишь когда череп раскалывался на сотни кусочков, перед глазами вспыхивали яркие огни от удара по темени твердым и острым. Жоре не нужно было видеть, он точно знал – прилетел его старый знакомец. Ворон щурился, хотя, вроде птицы и не умеют такого вовсе, а этот вот умел. Он много чего умел и Жору научил. С появлением белоглазого демона он начал видеть мир другим. Люди даже не подозревают, сколько таскают на себе и за собой.
Голоса из головы начали выбираться наружу, стало даже чуть легче, ведь теперь он мог спать по четыре, а то и шесть часов за сутки. Снаружи они особо не болтали, разбредались, хотя и не уходили насовсем. Если не знать, можно спутать их с обычными людьми. И Жора попервости путал. Потом привык и почти перестал обращать внимание. Пока не оказался в психушке.
Здесь тех, кто вылез из его головы, оказалось куда больше. Они бродили среди психов, трогали их, и психи начинали дергаться, озираться, размахивать руками. К иным сумасшедшим приставали те, кого Жора для себя прозвал болтунами. Они никогда не замолкали, даже ночью. От них не получалось убежать или спрятаться. Психи не хотели отвечать болтунам, но в какой-то момент не выдерживали, срывались.
Психов лечили лекарствами. И только Жора знал, какое лечение поможет им на самом деле. Он спасал, избавлял их от непрерывных страданий. Они были ему благодарны. Жора видел счастливые лица тех, от кого отставали бродячие тени.
Психи любили Жору, а те другие – нет. Они шипели, рычали, тянули к его шее полупрозрачные щупальца, лишь отдаленно похожие на руки, но никогда не могли дотянуться, отчего злились еще больше и изводили очередного несчастного с удвоенной силой.
Но стоило прилететь ворону, как все менялось. Жора так и не понял – друг тот ему или лютый враг.
