Немецкой молодежи успешно прививали те самые качества, которые позволили немецкому народу в период между 1933 и 1945 годами методично уничтожать «других». Их учили дисциплине, чистоте, послушанию. Наверное, ни один из судей, выносивших смертные приговоры во времена нацизма, не поступил так из чистой жажды убийства. Судьи руководствовались глубокой и беспрекословной верой в авторитет власти.
Не случайно классик немецкой литературы Иоганн Вольфганг Гёте — во всяком случае в частных беседах — доходил до того, что желал немцам диаспоры.
— Немцы, — говорил классик немецкой литературы, — должны быть разбросаны, рассеяны по всему свету, как евреи. — И добавлял: — Чтобы на благо остальным народам раскрылось все то хорошее, что в них заложено…
В кризисные времена люди устают от политики и начинают видеть зло в ней самой. В обществе с давними демократическими традициями отношение к политике иное — спокойное и лишенное бурных эмоций. Но до этого веймарской Германии еще было далеко. Отвращение вызывали бесплодные дебаты в парламенте по второстепенным вопросам, взрывы гнева и взаимной ненависти среди депутатов. Вину за экономические проблемы люди приписывали парламентскому устройству, ответственность за неурядицы возлагали на демократов. При этом все забывали, что трудности унаследованы веймарской Германией от кайзеровского режима. А республика просто не могла так быстро решить все проблемы.
Значительная часть общества не так уж сильно симпатизировала национальным социалистам, но уж точно возненавидела парламентскую демократию. На выборах 1928 года национальные социалисты не получили и трех процентов голосов. Через пять лет они взяли власть. Национальные социалисты собрали всех, кто был недоволен республикой. Миллионам немцев республика не нравилась по разным причинам, но присоединились они к национальным социалистам потому, что те обещали покончить с этим прогнившим режимом.
Голоса, отданные Гитлеру, были скорее выражением всеобщего недовольства, как теперь говорят, протестных настроений, чем одобрением его программы. Это было выражением чувства, что страной плохо правят, что политические партии никуда не годятся, что парламент — пустая говорильня и нужны новые люди и принципиально новые идеи. Лихие и темпераментные лозунги национальных социалистов нравились больше, чем призывы демократических сил к разуму и терпению.
Мало кто читал «Майн кампф» и мог точно сформулировать политическую платформу Гитлера. Успех Гитлера был не столько политическим, сколько психологическим. Он уловил настроение людей. Он гипнотизировал слушателей. Они шли за ним, потому что отчаялись и жаждали перемен. Гитлер разделял с ними ненависть к республике и обещал создать сильное государство, достойное великого народа. Он обещал избавить немцев от чужаков, которые ведут себя в стране как хозяева. Он обещал порядок и надежность, подъем экономики, обещал создать сильную армию и достойную жизнь военным. Он призывал вернуть величие отечества, потерянную честь и мощь государства.
— Меня, — кричал Гитлер, — часто упрекают: «Вы всего лишь барабанщик национальной Германии!» Ну и что, если я только бью в барабан? Сегодня вбить в немецкий народ новую веру было бы большой заслугой государственного масштаба. Все, что было раньше, разрушено. Все, что прежде казалось великим, растоптано. Мы видим одну ошибку за другой, крах за крахом, бедствие за бедствием. Робость, летаргия, безнадежность — вот что мы видим. Миллионы людей потеряли свои сбережения, миллионы остались без работы. Но люди и партии, виновные в наших несчастьях, все еще у руля! Мы их уничтожим! Вы должны мне верить. Со скептиками невозможно завоевать мир, с ними нельзя штурмовать ни небеса, ни государство.
Все, что делалось в Веймарской республике, делалось слишком поздно, слишком медленно, слишком половинчато, и все упущения и ошибки складывались в роковую цепь, под бременем которой республика пала. Правительству не хватало авторитета. А право на патриотизм правительство почему-то предоставило в единоличное пользование националистическим группам.
В последние годы и месяцы Веймарской республики общество так устало от бесконечных раздоров, пустых дебатов в парламенте, уличных демонстраций, нищеты и безработицы, что бросилось в объятия тех, кто обещал стране возрождение нации, возвращение статуса великой державы, порядок, работу и благополучие.
«Красная Вена, красный Берлин, красный Париж, — вспоминал австрийский публицист Манес Шпербер, — там я шагал в колоннах вместе с массами. Казалось, все дороги ведут в будущее, во всемирное царство свободы и равенства для всех. А потом я видел массы, приветствующие Гитлера, Муссолини, Петена… На шестьдесят, а то и на все восемьдесят процентов это были те же люди! Менялись только расцветки: красное, черное, коричневое».
На улицах немецких городов то и дело вспыхивали стычки между коммунистическими и нацистскими боевыми отрядами. Слушая и читая сообщения о драках и убийствах, немцы требовали наведения порядка в стране. Марширующие колонны штурмовиков казались им олицетворением порядка и спокойствия, хотя в реальности среди этого сброда было много настоящих уголовников. Казалось, единственный выход — отдать власть нацистам. Когда власть будет у них в руках, они сами наведут порядок с помощью своих штурмовиков. Модной стала фраза: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца».
Известный западногерманский политик Франц Йозеф Штраус в юности жил напротив ателье фотографа Генриха Гофмана, где постоянно бывал Гитлер. Туда приезжали и соратники фюрера.
«Я вспоминаю Генриха Гиммлера, — писал Штраус, — который всегда оставлял свою машину у нашего дома и часто заходил в лавку моего отца. Гиммлер все время уговаривал отца вступить в НСДАП. Отец был всего лишь простым мясником, с трудом сводившим концы с концами. А когда нацисты придут к власти, говорил Гиммлер, отец сможет рассчитывать на поставки для армии. Вступление в партию значительно улучшило бы его материальное положение. Отец неизменно отказывался».
Другие не отказывались.
Историки пишут, что была, вероятно, возможность остановить Гитлера в последний момент, но некому было оказать ему сопротивление. Его противники сделали все, чтобы помочь ему прийти к власти. Они сосредоточились на борьбе друг с другом и расчистили ему путь. Борьба с нацистами была бы кровавой, вспыхнула бы гражданская война. Но это, наверное, лучше, чем двенадцать лет нацистской диктатуры, которые почти уничтожили Германию и привели к гибели многих десятков миллионов людей по всей Европе.
Демократия не умела защищаться. Ее лидерам не хватало мужества и веры в собственную правоту. Государственный аппарат, чиновничество и офицерство, которые должны были защищать республику, примкнули к лагерю ее врагов. Веймарская республика была самым либеральным государством в истории Германии. Тем не менее даже те, кто ценил обретенную свободу, делали все для того, чтобы ослабить, а не укрепить государство, совершенно не считаясь со степенью его выносливости и устойчивости. В результате Веймарская республика рухнула, похоронив под своими обломками тех, кому дала свободу и кто не сумел ею воспользоваться.
Веймарская республика была редкостным шансом для немецкого народа изменить свою судьбу. Но эта попытка завершилась катастрофой. Только после поражения во Второй мировой войне немцы оценят то, что у них было. Они, во-первых, поймут цену демократии и свободы. А во-вторых, позаботятся о том, чтобы их этого больше не лишили.
