Итак, Нерон получил должность трибуна в Третьем Августовом легионе в Тевесте, а Друз – в Третьем Киренаикском легионе в Египте. В тот период вся Африка бурлила из-за восстания под предводительством вождя-варвара Такфарината, то есть война непременно заденет Нерона. Да и другого брата тоже, скорее всего. И все-таки нашу мать это не пугало так, как могло бы. Дело не только в том, что от трибунов не требовалось непосредственного участия в боях. По мнению матери, пустыня, населенная племенами берберов, менее опасна для жизни, чем один преторианец с ножом.
Я отметила, как менялось отношение братьев к решению императора. Невозможность поверить своему счастью быстро перетекла в горделивое самодовольство, которое братья зачастую, не отдавая себе в этом отчета, демонстрировали Калигуле и Лепиду. Потом, когда первые восторги поутихли, а Нерон и Друз осознали истинный смысл и опасности своего нового статуса, их охватила нервная, тревожная покорность. По-моему, они были рады покинуть Рим, получив свои трибунаты. Меня и Друзиллу прощание с братьями опечалило, Калигула провожал их с пониманием, а наша сестра Агриппина была разочарована. Наверное, она ожидала, что их внезапное возвышение каким-то образом повлияет и на ее положение. Этого не случилось, а с отъездом Друза и Нерона всякие надежды на перемены и вовсе растаяли.
На вилле с матерью нас оставалось еще четверо. Расставание с двумя старшими братьями проделало заметную дыру в нашем существовании, в доме воцарился неестественный покой. Мы старались жить как прежде, пусть и с меньшим энтузиазмом играли с друзьями и учились тому, что потребуется нам во взрослой жизни.
Подозреваю, мать махнула на меня рукой в том, что касалось учебы. Вот Агриппина была прилежной ученицей, она впитывала все, что только могла, и расчетливо припрятывала знания на потом, на тот случай, если они ей понадобятся. Никто из нас не сомневался, что в браке она добьется успеха, как добивалась его во всем благодаря своей целеустремленности и умению манипулировать людьми. Я даже слегка жалела ее будущего мужа, потому что Пина, разумеется, не удовлетворится скромной второй ролью ни при каких условиях. Человек, который возьмет ее в жены, забудет, что такое покой. Из Друзиллы же – будь она проклята! – получится идеальная римская матрона. Она, как и старшая сестра, прилежно всему училась, но только для того, чтобы хорошо справиться с ролью супруги, в отличие от Агриппины – та училась в надежде извлечь выгоду из этой роли.
Ну а я? У меня не было уверенности в том, что я вообще выйду замуж. Почему-то я рассудила, что у матери не останется на меня ни сил, ни терпения после того, как она устроит свадьбы Агриппины и Друзиллы. Я была упряма и ценила свободу. Знала, что женой стану не самой лучшей. Для меня важнее всего на свете была родная семья. Вот почему я вполуха слушала бесконечные наставления о том, что от меня потребуется в будущем и как жена должна поддерживать порядок в доме мужа. Честно говоря, меня куда больше интересовали занятия Калигулы: ораторское искусство, история, математика. Мне даже дали несколько уроков обращения с мечом, когда мать вдруг расщедрилась.
После ежедневных уроков к нам приходили друзья. Наши игры, конечно, менялись с течением времени. Калигуле было уже тринадцать лет, и вскоре ему предстояло надеть тогу взрослого мужчины. Нам, девочкам, было от семи до десяти, и я, как самая младшая, изо всех сил старалась поспеть за старшими в занятиях, которые все дальше уходили от бесхитростных детских забав. Каллавия и Туллий уже теряли интерес к делам, еще занимавшим меня: одна все больше поглядывала на мальчиков, а второй хотел лишь махать мечом да мериться силой. А Лепид, казалось, вовсе ни на что не способен, кроме как стоять и зачарованно таращиться на Друзиллу. Та, со своей стороны, никак не препятствовала этому, и я думаю, что уже тогда ее прилежание в учебе было просто подготовкой к окончательному порабощению нашего юного товарища по играм. Дружба Лепида и Калигулы оставалась нерушимой, и они часто вместе катались верхом или ходили смотреть гонки на колесницах с одним из надежных слуг с виллы.
Так пролетело еще два года, если за точку отсчета взять день, когда мы, потрясенные, вышли из дворца с братьями в статусе преемников императора. Неплохое то было время, хотя ему недоставало безоглядной радости раннего детства и присутствия старших братьев.
Пока я жила, погруженная в семейный быт, внешний мир в моих глазах почти не менялся. Я еще не понимала значения всего того, что происходило за стенами виллы. За зимой пришла весна, а после долгого жаркого лета без единой весточки от братьев война в Африке завершилась. Мать чуть не потеряла сознание от счастья, узнав, что ее сыновья больше не будут гоняться за повстанцами по всей Мавретании. Однако потом еще несколько месяцев, день за днем, ждала всадников cursus publicus с известием о том, что кто-то из ее сыновей пал в последние дни войны. А когда от них стали приходить письма, от облегчения мама каждый раз едва не плакала.
Из всего того, что происходило ближе к дому, все чаще упоминались события с участием Сеяна. Префект давно состоял в связи с племянницей императора Клавдией Ливией Юлией. Конечно, я не прислушивалась к разговорам об этом, находя их скучными. Но вот, по прошествии года с момента смерти супруга Ливии Юлии, Сеян счел возможным просить у императора разрешения на брак с ней. Значения этого шага я не понимала до тех пор, пока не заметила, как переживают из-за него мать и Калигула. За разъяснениями я, как обычно, отправилась к брату, и тот озабоченно поведал мне, что через такой брак Сеян войдет в дом Юлиев и опередит наших братьев в очереди преемников императора. Я сочла, что это было бы только к лучшему, ведь тогда братьям можно будет не опасаться за свою жизнь, но я ошибалась. Калигула предполагал, что Сеян постарается уничтожить всех прочих претендентов, чтобы остаться единственным преемником.
Наша паника оказалась напрасной, потому что Тиберий не разрешил Сеяну жениться на Ливии Юлии. Меня крайне занимал вопрос, как префект воспринял отказ. Я предполагала, что императора он выслушал в безмолвном почтении и с поклоном удалился домой, а вот там уже, как подсказывало воображение, принялся рвать со стен драпировку и крушить мебель в ярости оттого, что его лишили шанса стать наследником Тиберия.
Осознав всю важность предпринятой префектом попытки жениться, я начала с бо́льшим вниманием прислушиваться к новостям и постепенно уразумела, как видел мир мой брат. Каждая, даже самая незначительная, новость дополняла мозаику событий, а когда ты понимаешь, какое место отведено тебе в этой мозаике, а какое – твоим врагам, то можешь подготовиться к вероятным вызовам. Всю следующую зиму мы наблюдали за тем, как Сеян медленно, но неуклонно подрывал власть императора, как набирал союзников из числа полезных людей, как назначал подконтрольных ему плебеев – своих клиентов – на важные государственные посты. В то же время он нашептывал на ухо императору льстивые речи, не давал горю отца утихнуть и подбрасывал дров в огонь его растущей мании – все для того, чтобы убедить Тиберия отойти еще на шаг от непосредственного управления государством.
Месяц за месяцем Сеян сосредоточивал в своих руках все больше власти и отодвигал Тиберия все дальше от его империи. Я не питала любви к старому императору, но мысль о том, что его место займет префект претория, приводила в ужас. И я снова и снова спрашивала у Калигулы, почему никто ничего не делает.
