– А что же Корбулон? – спросила я, ведь бывший консул, а теперь еще и член нашей семьи на самом деле был участником заговора, но тем не менее избежал какой-либо кары, в то время как половина римской знати заплатила слишком высокую цену.
– Он поклялся твоему брату в верности и помогает Веспасиану в его трудах. А императрица, оставшаяся в Риме, не делает ничего, чтобы остановить кровавый разгул, ей же приходится изо всех сил порицать сенаторов, чтобы подозрение не пало на нее саму. В конце концов Калигула отменил все почести, когда-либо дарованные членам императорской семьи. Он постепенно привыкает видеть в вас врагов, и у него есть на это определенные основания.
Миновали Сатурналии. Мы с сестрой слышали, как за окнами тюрьмы веселится народ Лугдуна, осчастливленный присутствием императора. Нам же нечего было праздновать.
В начале января Виниций снова принес ворох свежих новостей из внешнего мира.
– Император словно золотым водопадом залил Лугдун деньгами. Он превратил его в город мрамора и памятников. Столичная казна практически опустела из-за этого. Калигула продал все твои имения и дома – и твоей сестры тоже. Все твое имущество, кроме того что ты взяла с собой, пущено с молотка. И все наследие Тиберия ушло на аукционы. Он как будто пытается стереть все следы пребывания вашей семьи в Риме. Да, наверное, именно это он и делает. И заодно оплачивает превращение Лугдуна в новый Рим. – Виниций вздохнул. – Он правит империей из Галлии. И весь свой двор держит здесь, как будто это и есть Рим, только без сената, что его весьма устраивает.
Я представила, как Калигула сидит на троне в этом провинциальном городке, одинокий и всемогущий, словно порочный деспот.
– Он правит единолично? Наподобие стародавних тиранов?
Виниций пожал плечами:
– Не совсем. Скорее как восточный царь. Когда мы только выдвинулись на Лугдун, Калигула разослал письма старым друзьям с призывом присоединиться к нему, и в последние недели они все съехались сюда. Его двор – блестящий, золотой, пышный, с множеством экзотических персонажей. Здесь и Юлий Агриппа, и Антиох Коммагенский. Птолемей Мавретанский тоже приехал, но Каллист раздобыл документ, доказывающий, что африканский принц замешан в очередном заговоре, так что спустя два дня после прибытия он покинул Лугдун в каменной урне. – Еще один полный отвращения взгляд в сторону Агриппины с ее неизменной ношей. – Тем не менее при дворе достаточно подобных ему личностей, то есть теперь свита императора состоит из царей-сателлитов и льстивых вольноотпущенников. Без сената Калигула начинает мыслить как Агриппа или Антиох, другими словами – как абсолютный монарх. Ливилла, я думаю, что в конце концов между его новым двором и старым сенатом в Риме вспыхнет конфликт… если, конечно, после расправ Веспасиана сенаторы вообще останутся.
Я встревожилась не на шутку. Мне не нравилось то, что я слышала о брате. Он совсем не был похож на Гая Калигулу, которого я знала. Путь, который он избрал для себя, мог привести только к гибели.
– В попытке остановить уничтожение сената, – грустным тоном продолжал Виниций, – твой дядя Клавдий привел из Рима депутацию. Они встали у ворот Лугдуна, но Калигула публично оскорбил дядю и отправил всех обратно в Рим, даже не позволив поменять лошадей или провести в городе хотя бы ночь. Я видел лицо Клавдия в этот момент. Казалось, он вот-вот взорвется. Возможно, с этим его заиканием дядюшка и вправду не лучший оратор, однако Гай был безжалостен. Знаю, вы никогда не испытывали особой любви к дяде, но думаю, теперь он всерьез принялся интриговать против императора.
– Ну, это не новость, – сказала я.
Виниций затряс головой:
– Ваша семья сломала Гая. Заговоры префектов и сенаторов он пережил и только стал сильнее. А вот утрата Друзиллы и потом предательство сестер все изменили. Сенат и император в состоянии войны или стремительно приближаются к ней. Государство балансирует на кончике ножа, и я боюсь, что в тот день, когда Калигула вернется в Рим, мир расколется надвое.
Глава 24. Легион клятвопреступников
Для пленниц в сырой темнице весна приближалась медленно. Агриппина сохраняла твердость, словно была не человеком, а каменной статуей гарпии или фурии, притаившейся в тени. Сестру не покидала уверенность, что заключение лишь временное отступление от ее неизбежного триумфа. Что касается меня, то я бесконечно страдала. Дело было не в одиночестве, хотя и оно играло свою роль, забирая из моей памяти слова и подтачивая способность связно мыслить. И не присутствие Пины лишало меня сил, хотя казалось, что я живу со скорпионом, который только и ждет, чтобы ужалить. И не горе из-за гибели семьи мучило меня сильнее всего.
Нет. Ночные кошмары были хуже.
Ослепительные, выжигающие глаз сполохи красного и белого постепенно сливаются в багровый купол. Словно клинки, его пронзают сияющие лучи римского солнца. Мир под этим куполом отвратительно алый, и солнечный свет колет и рубит его своими острыми мечами.
Издалека все еще слышен рев толпы.
Я шагаю медленно, спокойно.
На меня нисходит странная апатия, чувствую себя утлой лодкой на бурных волнах моря отчаяния, которое всегда со мной, темное и бескрайнее, грозящее поглотить. Однако неожиданно все меняется. В бесстрастный покой моего ума врываются новые эмоции… неистовые, пугающие.
Внезапный страх. Шок. Даже ужас. Этого не может быть!
Моя рука взмывает, чтобы отвести невидимую угрозу. Нет! Вокруг только самые близкие. Это невозможно. Подобные угрозы исходят от врагов, не от друзей.
Долгое время прожив без кошмаров, я теперь оказалась в объятиях ночных видений о смерти и ужасе. Иногда они вырывали меня из сна, липкую от пота, истошно вопящую, и только окрик Агриппины, а то и метко брошенный ею предмет могли привести меня в чувство. В другие разы видения прокручивались бескрайней вереницей, не пробуждая меня, и тогда я мучилась до рассвета и вставала утром более усталой, чем ложилась с вечера. От этого нескончаемого истязания я слабела телом и душой.
Виниций в свои краткие визиты продолжал снабжать меня новостями. Я просила его задержаться, чтобы хоть ненадолго побыть в обществе человека более приятного, чем ненавистная сестра с прахом Лепида в руках, но ему это было запрещено. Император по-прежнему ценил Виниция настолько, что позволил ему изредка видеться с женой, но не более того.
К исходу зимы отношения между Римом и Калигулой лучше не стали. В январе сенат безуспешно ждал решения императора о назначении консулов на текущий год. Прошло двенадцать дней, прежде чем на их запрос был получен ответ, и звучал он так: «Мне все равно». Брат отказался от своего консульства, заявив, что от этого звания нет никакого толка. «Оно почти так же бесполезно, как и сенат», – добавил он, по словам Виниция. Император отдал сенаторам право назначать консулов, и сенат охватили яростные споры по поводу кандидатов.
Виниций во всех деталях пересказал мне, как он объяснял друзьям императора значимость этого решения. Пост консула, по его словам, является и всегда являлся средоточием политической жизни Рима. Агриппа же был невысокого мнения о консулах.
