Я не могла отвести глаз от этой конструкции. Тремя годами ранее мы с Калигулой всматривались в очертания залива из нашего «орлиного гнезда» на Капри. «Все они так близко», – сказала я тогда о городках и портах, мечтая когда-нибудь в них побывать. И вот мы здесь. Может ли такое быть, что, планируя свой архитектурный шедевр, Гай думал о том самом разговоре или даже обо мне?
Теплый соленый воздух задрожал от оглушительного воя – это зазвучали фанфары в честь славного триумфатора. Полсотни музыкантов, стоящих на берегу, принялись дуть в свои трубы, как только показалась вышедшая из порта Байи армия. Возглавлял ее Калигула. Он ехал верхом на гордом вороном коне – на своем любимце Инцитате. Его вооружение начистили до жаркого блеска. Нагрудную пластину украшала чеканка в виде головы горгоны. Считалось, что она принадлежала самому Александру, великому полководцу из Македонии. Когда император оказался возле моста, он подтянул поводья, останавливая своего прекрасного коня, и вытащил меч из ножен так, что лезвие заполыхало в лучах солнца. Между прочим, это оружие являло собой истинный шедевр кузнечного дела. Говорили, что именно с этим мечом Юлий Цезарь завоевал Галлию, побеждал в битвах на Сабисе и при Алезии. Голову Калигулы венчал лавровый венок победителя.
Свой триумф он отмечал верхом, а не на колеснице, как было принято в Риме. В конце концов, его триумф был военным, а не гражданским, а кроме того, Калигула вовсе не хотел, чтобы с ним в повозке ехал раб и напоминал ему, что император – обычный смертный, как того требовали правила церемонии. Ибо если Гай Калигула еще не один из богов, то уж точно полубог, готовый с ними посоперничать. Он бросил вызов могущественному Нептуну и сковал путами неукротимого владыку морей.
За спиной императора шествовала триумфальная колонна, и первыми в ней шли три ближайших сподвижника Калигулы: Виниций, мой муж, одетый как военачальник в пурпур, золото и бронзу, чего я ранее не видела; Антиох, смуглый царь Коммагены, в греческом боевом снаряжении и высоком фригийском шлеме, похожий на тень Александра; Юлий Агриппа в забавном наряде из традиционных еврейских одежд и римских доспехов. Эта странная троица еще более подчеркивала особый характер шествия. Римлянин, грек и еврей; двое светлокожих и один смуглый; блондин, шатен и черноволосый – даже если бы кто-нибудь специально пытался собрать представителей разных культур в свите Калигулы, вряд ли бы у него получилось лучше.
За ними шагали преторианцы в лучших доспехах и ярких нарядах, три алы конницы в белых тогах и две когорты пешей гвардии. Потом, впервые за год одетые в чистое, вымытые и красиво причесанные, ехали мы с Агриппиной. В нашем положении следовало радоваться тому, что нас не вели впереди процессии в цепях, а именно так поступали с пленниками, но ведь, как я уже отметила, Гай вовсе не стремился сделать свой триумф обычным. Агриппина попробовала было пристроить урну Лепида на пол повозки, однако преторианцы, сопровождавшие нас верхом, тут же напомнили ей, что приказ императора по-прежнему в силе и она должна носить прах Лепида до тех пор, пока не доставит его на вечное хранение в мавзолей. Сестра ужасно мучилась, пытаясь удержать тяжелую и неудобную урну, пока повозка прыгала и виляла, а я, должна признаться, наслаждалась видом ее страдания. Замыкали шествие ведущие когорты легионов с севера.
Вознесенный меч императора был условным сигналом – колонна медленно поползла на мост. В рядах солдат не одна пара глаз с тревогой уставилась на деревянный настил под ногами. Трехмильный плавучий мост, при всей своей видимой целостности, еще не был опробован в деле, а тысячи ног и копыт, наступающие на доски в общем ритме, заставляли конструкцию дрожать и стонать. Думаю, среди присутствующих я была далеко не единственной, кто читал военные дневники Цезаря, где рассказывалось о разрушении моста у города Илерда. Люди, животные, повозки – все попадали в бурные воды реки Сикорис, причем множество солдат утонули, пойдя на дно из-за тяжелых доспехов. И там была всего лишь река, а здесь – море, владения грозного Нептуна. Мне стало неуютно.
– О Нептун, – зашептала я, – молю тебя, удержи на плаву это процессию. Не спеши раскрыть свои объятия детям Германика.
Меня уколола совесть – я искала защиты Нептуна только для нас троих и не упомянула даже мужа. Глупая молитва, что тут говорить, ведь к Виницию я испытывала сердечную привязанность, а если бы волны выбросили бездыханное тело сестры на далекий берег, то не пролила бы ни слезинки. Надо быть внимательнее, когда возносишь молитву богам, отчитала я сама себя. Агриппина состроила презрительную гримасу.
– О Нептун, – передразнивала она меня, – прими в жертву бестолковую сестру и глупого брата, а меня верни к моему сыну.
Я вспыхнула:
– Гай доказывает, что это неправда. Что слухи, распускаемые о нем в Риме…
Тяжелый взгляд германского охранника заставил меня умолкнуть. Не знаю, как это объяснить, но я продолжала защищать брата от желчных нападок сестры даже теперь, в нескольких днях от изгнания, где меня, скорее всего, ждет мучительная смерть по приказу Калигулы.
Жители Рима пропустили одно из величайших зрелищ в истории мира, думала я, пока мы переправлялись через залив. Они будут винить в этом сенаторов, потому что именно из-за их упрямства император не смог отметить свой триумф в Риме. Но то, чего не получили римляне, досталось благодарным обитателям селений вдоль Неаполитанского залива. Калигула еще оттачивал план на вилле нашей матери, но средства на пышные празднества сюда уже потекли. К заливу съезжались люди из Помпей, Капуи и даже Формии, постоялые дворы были переполнены, на выжженной траве вокруг поселений расположились те, кому не хватило места в городах. Зрителей собралось видимо-невидимо, они высовывались из каждого окна и облепили все крыши. На деньги, выделенные императором, закупили столько вина, что можно было пускать по нему корабли, и его бесплатно наливали всем, кто пришел посмотреть на триумф. Некоторые из зрителей напились так, что попадали в море еще до начала шествия.
Процессия медленно двигалась вперед. Такого империя еще не видела – армия на море! Самый длинный мост, когда-либо построенный человечеством! Примерно посреди трех миль плавучей конструкции имелось возвышение, образованное более крупными баржами вместо небольших судов. Предназначение получившейся платформы пока оставалось загадкой.
Это было невероятно! И участников события, и зрителей охватил восторг пополам с благоговейным трепетом.
Германцы, стерегшие меня и Агриппину, теперь почти не обращали на нас внимания. Их взгляды были прикованы к доскам, по которым они шагали. В ушах стоял непрерывный гул от армии на марше и от тысяч восхищенных зрителей. Я не стала убеждать Агриппину, понимая, что доказать ей ничего не смогу и только разозлюсь.
Около часа потребовалось на то, чтобы пройти по лодкам от берега до берега. Можно было бы быстрее преодолеть три мили, ведь для опытных легионеров это не расстояние, однако Калигула не спешил: зрелищность в данном случае была важна не менее результата. Когда голова колонны подошла к Путеолам, музыканты вновь задули в сигнальные рожки, и армия вдруг побежала. Казалось, что легионеры собираются атаковать город. Последнюю четверть мили они, тяжело топая по мосту, скандировали в такт шагам: «Им-пе-ра-тор!» – и потрясали оружием. Паника вспыхнула в рядах зрителей, от страха они попрыгали в воду. А потом, когда армия целиком сошла с моста, а ее голова добралась до каменной пристани Путеол, раздался новый сигнал музыкантов, солдаты остановились так же внезапно, как перед этим побежали. Император со своими людьми медленно промаршировал через Путеолы к месту стоянки, оборудованной заранее. Народ был ошеломлен. Рим рос и выживал благодаря своей армии, величайшей в мире, но большинство римлян видели разве что стычки бандитов да городские когорты. Мало кому довелось наблюдать легион на марше и уже тем более идущий в атаку. Калигула разыграл для своих подданных действо, подобного которому они и помыслить не могли. Он показал им мощь Рима во всей ее смертоносной и невероятной славе, а управлял ею он, император, как воспетые Гомером герои былых дней.
