Лопухов оторопело смотрел на женщину, которую выбрал себе в жены, с которой сегодня ночью мечтал встретить праздник и затянуть его до самого утра, а там, глядишь, и на всю жизнь продлить, и не узнавал.
Нет, она по-прежнему была желанной, милой и симпатичной, но теперь она вдруг сделалась ему какой-то незнакомой, неузнанной, что ли. Он не был мастером самоанализа, не мог глубоко и дотошно рыться в собственном подсознании, знал просто, чего хочет, а чего нет в этой жизни. Так вот теперь, глядя на Татьяну, он понял очень четко: эта женщина ему нужна не просто от серой деревенской скуки и одиночества, она ему нужна потому, что другой такой нет и не будет уже никогда.
Потому что она – одна-единственная!
– Почему вы задаете такие странные вопросы? – вдруг взвизгнул мужчина, которого Лопухов еще пять минут назад чисто по-человечески очень жалел. – На что вы намекаете, не пойму?!
– Я ни на что не намекаю, – продолжила говорить Таня, встретив одобрительный взгляд Лопухова и не смывшегося вовремя из отделения оперативника. – Просто хочу знать, было ли что-то в салоне помимо шубы вашей жены? Может быть, какая-то куртка или… ватник? Или платок?
– Нет, и быть не могло. Какой ватник, о чем это вы?! Платок! Что такое платок, уважаемая? – Он саркастически ухмыльнулся, забыв о недавнем своем горе, еще как следует не оплаканном. – В салоне у нас не могло быть никаких тряпок, никаких! Ни платков, ни ватников, ничего! Мы всегда за этим очень строго следили. Даже нелепых подушечек не возили с собой никогда. Все только в багажнике. У вас все?
– Спасибо. У меня все, – улыбнулась Таня загадочной улыбкой и глянула вопросительно на Лопухова. – Василий Иннокентьевич, вы идете допрашивать Аньшина?
Лопухов растерялся и спросил то, чего, быть может, спрашивать не должен был, потому что это было неправильно.
– А у вас больше нет вопросов? – спросил он.
Конечно, неправильно. Таня же не работала на самом деле в милиции, хотя пострадавший и думал иначе. Но они все – дежурный, Лопухов, два пэпээсника и один прозевавший свой уход оперативник – с таким внимательным упоением слушали ее, ждали чего-то, какого-то невероятного поворота событий, что были несколько разочарованы тем, как она резко все закончила.
Поэтому он и спросил – выскочило просто, – хотя это и было неправильно.
– Нет, у меня больше нет вопросов, – снова с необъяснимой загадочностью улыбнулась Татьяна. – Идемте, Василий Иннокентьевич.
– Постойте-постойте, – пострадавший неожиданно преградил им дорогу и ткнул указательным пальцем в сторону Татьяны. – Вы задаете сначала мне очень странные вопросы, а потом так вот безо всяких объяснений уходите?
– Да, ухожу, – кивнула она.
– А почему? Почему уходите? – повторил он обескураженно.
– Потому что мне кажется, что я знаю, что именно произошло там – на дороге. – И снова потянула Лопухова. – Идемте, идемте же, Василий Иннокентьевич.
– Ну уж нет! Мину-у-уточку!
Убитый горем мужчина, кажется, совершенно ничего не соображал, раз ухватил Таню за рукав куртки и толкнул в сторону от Лопухова с невероятной силой и напором.
– Я не позволю водить меня за нос! Говорите, или я… Или я буду жаловаться!
– Что говорить?
Татьяна остановила мгновенно вскинувшегося на дыбы Лопухова, не дай бог мстить начнет прямо в милиции. Тогда его начальство точно на коровник отправит.
– Вы ведь с какой-то целью задавали мне свои глупые вопросы?! – мужчина начал кричать, было ясно, что контролировать себя он уже не способен. – С какой целью?! Почему вас интересовало, во что была одета моя жена?! Почему вы интересовались какими-то платками?! В какой связи?!
– Да? – вдруг подал голос припозднившийся с уходом оперативник. – Почему?
И снова несколько пар глаз воззрились с любопытством на Татьяну.
– Хорошо. – Она посмотрела на Лопухова и вдруг подмигнула ему. – Я отвечу вам всем, но минут через десять. Сначала мы с Василием Иннокентьевичем зададим несколько вопросов Аньшину Станиславу, а потом…
– Аньшин? Станислав? Кто это такой?! – У мужчины задергались оба века. – Это кто еще такой, черт побери?! Он что – ее любовник?! Они были вместе, да?! Вы что-то от меня скрываете?!
– Наберитесь терпения, – посоветовала ему Татьяна примирительно. – Мы скоро…
Невзирая на поздний час и привычку к жестким нарам, Стас Аньшин не спал. Он сидел, привалившись спиной к обшарпанной стене следственного изолятора, согнув ноги в коленях, установив их прямо в ботинках на матрас, и смотрел в одну точку. На вошедших он даже не взглянул, поэтому, когда Татьяна заговорила, вздрогнул от неожиданности.
– Оп-па, да у вас теперь баба на дознании работает, гражданин начальник, – улыбнулся Стас не зло, впрочем, а вполне нормально, может быть, с усталостью. – Что, у мужиков мозги от водяры посохли, так?
– Скажите, Станислав, вы поругались с вашей женой, так? – повторила свой вопрос Татьяна. – Можете не отвечать, все и так понятно. Вы поругались, поэтому она одна ушла за елкой.
– Что еще? – Аньшин сплюнул прямо на матрас.
– Поэтому вы не сразу бросились ее искать. Вы злились и какое-то время сидели настырно дома. И забеспокоились, лишь когда ваша злость на нее испарилась. Так?
Аньшин крутанул наголо бритой головой, прищурился, глянул на Татьяну.
– Ишь, как вы все про нас знаете-то! Умные! Она, вон, тоже все утро орала, что она для меня пустое место, что если бы я ее любил, то повез бы на праздник в город. А откуда она знает-то, кто она для меня?! Может, этот дом да она – все, что у меня есть, и все, что мне в жизни надо. А она!..
– Вы сказали ей об этом? О том, что она – это все, что у вас есть?
– Нет, – мотнул головой Аньшин и добавил с тоскливой маетой: – Не успел. Она орала, орала, потом фуфайку надела, платком повязалась, от порога крикнула, что за елкой в лес пошла, и ушла.
– Ватник?! – ахнула Татьяна, распахнув широко глаза. – Она была одета в ватник и платок?!
– Да, и в валенках, а в чем еще за елками в лес идут, на каблуках, что ли, и в платье? – хмыкнул Аньшин. – А чего это, начальник, тебя это так всполошило?
– Дальше? Что было дальше, рассказывайте! – потребовала Татьяна, пропустив его вопрос.
– А что дальше? Ничего. Я сидел, сидел, решил к соседу заглянуть.
– К какому соседу? – напрягся сразу Лопухов.
Соседей Аньшина он всех знал и знал также доподлинно, что два ветхих старца откровенно презирали все, что располагалось, двигалось и дышало дальше их забора. Стаса они даже презирать не удосуживались, они его просто не видели.
– Да приехал там какой-то залетный фраер, чую, в бизнесе, наверное, крах у него либо с бабой пособачился, вот и решил Новый год в такой глуши встретить. Он вчера приходил знакомиться, я его наладил. Два старых пердуна его тоже вниманием обделили.
