По стенам возвышались пирамиды обувных коробок, пластмассовых контейнеров и корзин. Еще больше разных ящиков высилось на большой кровати. Венди испустила вздох.
– Пытаюсь рассортировать вещи. Что кому пойдет, – сказала она. – Из-за рака.
Я кивнула и окинула взглядом результаты ее трудов.
– Большинство вещей для сына – в гараже. Инструменты и тому подобное. А это все наверняка пригодится племянникам и племянницам. Ну и их детям.
Я с восхищением смотрела на нее, пока она, обходя спальню, рассказывала мне, что кому предназначалось. За время работы уборщицей я неоднократно участвовала в подобных «проектах по расчистке» и видела немало гаражей, заставленных коробками, в подготовке к гаражной распродаже или переезду в жилье меньшей площади. Однако тут было совсем другое дело – посмертное. Она решала, что кому пойдет, когда ее не станет. Неизвестно, знала ли Венди точно, сколько еще ей оставалось жить, но если и так, она никогда мне не говорила. Дополнительные часы, на которые она наняла меня в июле, позволили нам с Мией залатать дыру в бюджете, возникшую после переезда и ремонта машины, вставшего в 300 долларов, который иначе нас бы обанкротил. Я полола у нее клумбы, разбирала кладовки и отмывала все уголки дома, чтобы этим не пришлось впоследствии заниматься ее родным. Венди выражалась вполне определенно, когда описывала мне круг обязанностей. Я восхищалась ею и, как бы странно это ни звучало, надеялась в конце жизни достичь такого же мира в душе, который позволит мне спокойно сортировать вещи, а не терзаться чувством вины и пытаться как-то компенсировать ее.
Большую часть праздничных выходных на Четвертое июля я провела у нее во дворе, пропалывая сорняки на клумбах и под соснами. Я давно не занималась подобной работой и успела забыть, как любила трудиться в саду. В основном мне приходилось потеть в душных помещениях, где кондиционеры были выключены, раз хозяев не было дома.
У себя в студии я боролась с вездесущей черной плесенью. Спальная зона, стены которой состояли из больших окон, на закате превращалась в настоящую баню. Если недавно был дождь, то там парило, как в теплице. Мия с трудом могла спать, хотя до этого ей не мешало заснуть ничто, даже фейерверки. Тревис как-то заехал к нам вечерком проведать Мию и, выругавшись насчет страшной жары, внезапно запрыгнул в свой грузовичок и вернулся спустя полчаса с оконным кондиционером, который тут же нам установил и включил на полную катушку. Мы с Мией подставили лица под струи прохладного воздуха. Подарок был дорогой – прямо-таки роскошный. Правда, пользоваться им мы могли только когда приезжали домой, перед сном, чтобы немного охладить помещение, иначе счета за электричество стали бы неподъемными. Меня очень беспокоила высокая влажность воздуха. Он был пропитан парами черной плесени, росшей на подоконниках, возле которых мы спали.
На улице я смогла вздохнуть полной грудью. Работая, я слушала голоса соседей вместо неизменной музыки в наушниках iPod. В те праздничные выходные многие соседи Венди уже запускали фейерверки и жарили мясо на гриле. Время от времени до меня долетал аромат стейка или гамбургеров, и во рту набегала слюна. Я представляла себе хрустящие листья салата и толстые кружки помидоров, сыр, щедрые порции кетчупа и майонеза. Здорово было бы сейчас съесть такой гамбургер и запить бутылочкой пива. Стоя под сосной, я представляла, как дети на соседних участках носятся по дворам, поджигая петарды. Мия была у Джейми, и я надеялась, что отец тоже сходит с ней на барбекю, где она сможет поиграть с ребятишками ее возраста. Надеялась, что и она тем вечером посмотрит фейерверк.
Венди подписывала мне чеки трясущейся рукой, настаивая на оплате даже тех промежутков, которые мы проводили за ланчем.
– Время стоит денег, – говорила она, протягивая мне чек, где рядом с ее именем и адресом были отпечатаны розочки.
Через пару месяцев Венди отменила уборки.
– Больше не могу их себе позволить, – сказала она по телефону, и мне показалось, что в ее слабом голосе мелькнуло сожаление.
Я не знаю, когда она умерла, но мне кажется, это произошло вскоре после того, как я перестала к ней ходить. Я часто вспоминала наши беседы за сандвичами с кофе, когда морковные палочки на ее тарелке так и лежали нетронутые; возможно, на себя она накрывала только для видимости, потому что, хоть у нее и не было аппетита, все-таки предпочитала садиться за стол не одна. Мысли о тех визитах к Венди напоминали мне не только о том, что мое время имеет ценность, но и о том, что я сама, хоть и занималась чисткой туалета и подбиранием фантиков под кустами, имела ценность тоже.
Выходные, когда Мии не было дома, зияли молчаливыми пропастями. Грант Пелла покрывал учебу только в обычный школьный сезон, а учиться летом за свой счет я не могла, так как весь заработок уходил на жилье, поэтому у меня не было домашних заданий, чтобы засесть за них, заднего дворика, чтобы там покопаться, и денег, чтобы куда-нибудь выбраться с друзьями. Простая поездка в Сиэтл или Беллингем все равно стоила слишком дорого, поэтому я просто сидела дома. Я пробовала ходить в парк почитать книгу, расстелив плед на траве, но меня начинала мучить зависть к семьям и парочкам, поглощавшим свои ланчи из корзинок, когда отцы играли с ребятишками постарше, а мамы сидели с младенцами в теньке.
Покупка, готовка и поглощение пищи стало, скорее, бременем, нежели удовольствием, поскольку питание наше было очень однообразным. Когда я могла себе это позволить, то по выходным готовила большую кастрюлю картофельного пюре и лепила из него крокеты, которые можно было потом обжарить в масле, залить яйцом и съесть на завтрак или перекус после работы. Помимо протеиновых батончиков и бутербродов с арахисовой пастой и джемом, я поглощала огромные миски лапши «Рамен». Я научилась готовить для нее собственный соус из рисового уксуса, шри-рачи, соевого соуса и кунжутного масла со щепоткой сахара. Все это стоило недешево, около 20 долларов, но я просто не могла есть лапшу с приправой из пакетиков, которые к ней прилагались. Эти громадные миски лапши с соусом были моим вариантом изысканного ужина. Я добавляла в нее жареную цветную капусту, брокколи, лук или любые другие овощи, которые продавались по сниженным ценам, а сверху выкладывала яйцо вкрутую или кусочки ростбифа, случайно попавшего на распродажу. Свежие продукты были для нас настоящим деликатесом. Я покупала только те овощи, которые стоили меньше доллара за фунт, и то лишь в начале месяца. По каким-то непонятным причинам – то ли Мия оставалась дома из-за болезни и не ходила в детский сад, и мне приходилось кормить ее завтраком, обедом и ужином, то ли она просто быстро росла и ела больше, – вторая за месяц закупка продуктов оказывалась куда скромнее, так что мы едва наполняли себе желудки, никогда не наедаясь досыта. В эту закупку я брала самый дешевый хлеб и крекеры, джем, в котором был один сахар, искусственные красители и кукурузный сироп, и этим, вместе с дешевыми готовыми обедами, мне приходилось кормить мою растущую дочь. Пару недель я не могла позволить себе кофе. Я переходила на черный чай и лила над ним слезы. Хоть я и знала, что у меня есть такая возможность, я ни разу не обратилась в продуктовый банк или за бесплатным супом. Да, питались мы однообразно, но не голодали, поэтому я не могла себя заставить туда пойти. Мне казалось, масса людей нуждаются гораздо больше.
