– Не знаю, что это за бабушка, раз она уехала так далеко от своей внучки, – сказала сестра, а потом посмотрела мне прямо в глаза, будто ждала какого-то ответа.
Но тут Мия прошептала мне на ухо:
– Мне надо на горшок.
Дыхание у нее было несвежим из-за инфекции и заметно отличалось от обычного.
Сестра указала нам на туалет в другом конце приемной. Я отвела туда Мию и усадила на унитаз. Она перегнулась пополам, прижавшись грудью к коленям, и ее опять стошнило большой лужей зеленоватой слизи. Одна из сестер, направлявшаяся в наш бокс, спросила у женщины на главном посту, куда мы подевались, и я, махнув рукой, подозвала ее посмотреть, что произошло.
Вот вам доказательства, – хотелось мне сказать. – Моя дочь слишком больна для операции.
– Я с этим разберусь, – кивнула медсестра. – Возвращайтесь в бокс.
Мы просидели там еще минут пять, и тут я, почувствовав, что не могу это дальше выносить, схватила мешок с дочкиной одеждой и начала переодевать Мию обратно.
Раздался стук в дверь, и к нам вошел хирург. Он не поздоровался – вообще не имел такой привычки, – и опустился на стул, словно признавая свое поражение. Пару секунд посидел напротив, меряя нас с Мией взглядом.
– Думаю, ее стошнило от нервов, – сказал он. – Вы нервничаете, и она тоже.
Он скрестил руки, потом поднялся и сверху воззрился на нас.
– Если не хотите делать ей операцию, так и скажите. По крайней мере, сэкономите мне время.
– Нет, – ответила я, нахмурив брови.
Интересно, он говорил бы со мной тем же тоном, если бы с нами находился сейчас мой муж или у Мии страховка была бы не от Медик-Эйд?
– Я совсем не это имела в виду. Просто ее стошнило. Она больна. На мой взгляд, слишком больна, чтобы делать ей операцию сегодня. Я даже не знаю, зачем ее привезла. Я просто слишком устала, чтобы обо всем этом думать.
– Но операция ей поможет, – сказал врач. – Я же хочу как лучше!
Я кивнула. Измученная, я старалась не заплакать, подавляя желание рухнуть на пол и залиться слезами, сдавшись под грузом болезни ребенка и собственной борьбы за никчемную работу, которая позволяла только оплачивать жилье, но не давала никаких социальных компенсаций, хотя бы в виде страховки. При этом, не явись я к клиенту, неизвестно, обратились бы ко мне еще раз или нет. Нет, я не ждала от этой работы большего. Естественно, для должностей с минимальным окладом соцпакет не подразумевался, но мне казалось, можно было сделать исключение для людей с детьми.
– Я вам верю, – сказала я, посмотрев на Мию, которую обнимала одной рукой, и зная, что сейчас должна буду отпустить ее с ним. Одну.
Медсестра вошла в наш бокс и повела Мию в операционную. Другая принесла мне бумаги, которые требовалось подписать, в том числе инструкции по уходу в первые недели после процедуры.
– Ты же дочь Дэна и Карен? – спросила она.
Я кивнула.
– Я тебя сразу узнала. Надо же, Мия – прямо-таки твоя копия. Выглядит в точности так, как ты, когда была маленькой.
Увидев растерянное выражение у меня на лице, она представилась. Оказалось, когда-то ее муж, адвокат, защищал меня на слушании по делу об автомобильной аварии. Мне было, кажется, лет шестнадцать.
– Но твоих родителей я знаю с тех пор, когда они начали посещать приход Вифании. Ты еще в пеленках лежала!
После этого «в пеленках» я вспомнила историю, которую множество раз пересказывала моя мама: как они почти бегом ворвались в церковь, поскольку служба уже начиналась, отец передал меня маме, и только тут она заметила, что на мне нет подгузника. Мне не исполнилось и двух лет, а им – двадцати одного. Они забыли надеть мне подгузник, торопясь в церковь, и с собой не взяли тоже. Интересно, эта сестра видела их тогда? Может, она их и выручила?
За разговором с ней я не заметила, как пролетела операция. В Интернете я много читала о том, чего ожидать, когда ребенок отходит от анестезии, но эмоционально была, конечно, не готова. Беседа пришлась очень кстати, поскольку немного меня отвлекла, а эта женщина оказала бесценную услугу, составив мне компанию. Я должна была держаться, если не ради себя, то хотя бы ради Мии, и отгонять от себя мысли о том, что могу потерять ребенка, если она не очнется от анестезии, или случится еще что-нибудь ужасное. Ни мне, ни ей не нужен был дополнительный стресс.
Мию привезли в бокс к девяти часам; она лежала на каталке с тампоном во рту. Лицо ее покраснело от слез и от страха, она обводила комнату испуганными глазами, словно не узнавала ничего вокруг. Каталку поставили вплотную к кушетке, чтобы Мия могла на нее перебраться. Я склонилась над ней, гладя по голове, и зашептала на ухо что-то успокаивающее, не уверенная, слышит она меня или нет. Я не знала, болят ли у нее уши и что с ней делали в операционной, но догадывалась, сколько она натерпелась, особенно из-за того, что меня не было рядом и я не держала ее за руку.
– Все хорошо, маленькая. Все в порядке.
Мия, вся сжавшись, перевернулась на бок и так застыла, а потом начала сипеть, хрипеть и дергать за пластырь, фиксировавший иглу для капельницы у нее в руке. Мы с сестрой попытались ей помешать, но Мия встала на четвереньки, выплюнула изо рта тампон и поднялась на колени. Она потянулась ко мне ручками, потащив за собой трубки капельниц. Я посмотрела на сестру, и та кивнула, разрешая мне обнять дочь, приподнять и посадить к себе на колени. Теперь я могла ее качать, повторяя, что все обязательно будет хорошо.
– Хочу сок, – хрипло сказала она и повалилась мне на грудь, словно усилие, которое потребовалось, чтобы произнести эти слова, отняло у нее последние силы. Я слышала, как она дышит со свистом. Сестра протянула ей поильник. Мия, приподнявшись, выпила половину и потом снова обвисла у меня на руках.
Не прошло и часа, как я уже стояла на парковке, по-прежнему держа Мию, теперь уже одетую. Я никак не могла заставить себя посадить ее в автокресло, чтобы проехать каких-то пару кварталов до дома. Нас практически выгнали из больницы, выдав во временное пользование увлажнитель в форме головы Микки Мауса.
– Да, у нас все делается быстро, – сказала медсестра, ставя увлажнитель на крышу моей машины.
Мы провели на парковке перед больницей еще минут пятнадцать, и все это время я прижимала Мию к себе, глядя на высокое здание перед нами и чувствуя себя как никогда одинокой. Да, мы справились, Мия пережила операцию, но в тот момент на меня словно упала глухая пелена. Я не ощущала ни торжества, ни гордости, погружаясь вместо этого в омут одиночества, обещавшего стать моим спутником на веки вечные. Моей реальностью, с которой я буду просыпаться утром и засыпать по вечерам.
В следующий понедельник, готовясь к моему приходу для ежемесячной уборки, владелица Дома с цветами убрала с пола все, что только было возможно. Свернула ковры, переложила на кресла стопки журналов и книг, вытащила из-под кровати коврик для аэробики и свои туфли. Ее инструкции были предельно четкими, самыми четкими из всех, что я получала от клиентов: тщательно вымыть все полы, кухню и ванную, внимательно осмотреть подоконники и оконные рамы на предмет появления черной плесени.
