М. Л.: – А что, Бернард Шоу очень любил консервативное правительство? Или Герберт Уэллс был неискренним, когда писал, что ему приятны кремлевские звезды? Единицы ПОНИМАЛИ, ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ У НАС ТВОРИТСЯ. Например, философ Бертран Рассел, как его не ублажали в Москве, вернулся и заявил, что большевиков терпеть не может. И на всю жизнь остался «врагом». А в основном-то все ДЕЙСТВИТЕЛЬНО любили Страну Советов. Андре Жид – как поздно разочаровался. Я уж не говорю о Ромене Роллане, Анри Барбюсе. А Камю, что ли, не переболел коммунизмом?
Е. П.: – Тут дело не в писателях, а в том, что весь мир участвовал в пиршестве коммунизма. Только они все быстро-быстро из-за стола выскочили, а России пришлось за всех платить. Впрочем, вы МГИМО закончили, белый свет повидали и в этих вопросах конечно гораздо более информированы, чем я…
М.Л.: – Да ладно уж…
Е. П.: – Нет, я серьезно. Меня все эти штуки вроде политики никогда особо не интересовали, у меня другая сфера интересов. Но я должен признать, что все это действительно существовало. Рабочие там, Сакко и Ванцетти, которых в Штатах подвели под вышку в начале двадцатых. Или ИРМ (а не МОПР? Впрочем, это я просто вспомнил) – Индустриальные Рабочие Мира. Когда читаешь книги или смотришь кинохронику тех лет, видишь, какая у них действительно тогда была классовая напряженка. И как они тогда бедно жили, почти как мы. Вон Хемингуэй описывает, что у него в Париже сортир чуть ли не на улице был, прямо, как у нас… А безработица! А экономическая депрессия! Они на самом деле были на грани революции. У нас временнОе (с ударением на «о») отставание ровно на те самые 70 большевистских лет.
М. Л.: – Я в Лондоне служил в 60-е годы, а вот сейчас приехал, когда работал над книгой «Гуляния с Чеширским котом» и увидел – Боже мой, как изменился город! Там действительно были жуткие доки! Да и сейчас такие еще трущобы остались, что наш самый худший спальный район – это цветущая окраина. Серые мерзкие дома, где живут, конечно, бедные люди. Восточная и южная части, не везде, конечно. Или если войти в глубину знаменитого Ноттинг-Хилла. Вот бы вот Льва туда пустить (фотографа Шерстенникова) он бы снял что-нибудь на тему «Руины капитализма».
ЛЕВ ШЕРСТЕННИКОВ (отложив фотоаппарат): – Меня от помоек воротит!
М. Л.: – Но это ведь была бы ПРАВДА! А доки убрали, всех, кто обитал в этих районах, куда-то переселили. Так и у нас нужно сделать – вы посмотрите на берег Москва-реки, что напротив Хаммеровского центра, пройдите дальше. Ведь это то же самое, что Темза раньше. Ужас! Какие-то склады, гаражи, грязь. Отвратительно! А теперь представьте, что найдется хозяин, который все это снесет к чертовой матери и выстроит там богатые дома. А ведь это – набережная, самая красивая часть.
Е. П.: – Так там и собираются строить Москву-Сити.
М. Л.: – Пока все это выглядит очень пошло. Планируется какой-то очередной вариант нью-йоркских небоскребов… Но это всем свойственно – вот она цивилизация! А как англичане свой Лондон изуродовали? Настроили стеклянных коробок. В лондонском Сити – пятнадцатиэтажные дома, искусственное озеро. Кому-то в голову пришло поставить это чертово колесо обозрения перед Вестминстерским аббатством напротив Биг Бена…
Е. П.: – Не знаю, зато весь Лондон, извините за штамп, «как на ладони»… (Спохватившись.) Давайте лучше снова про виски. Виски – для России мистическое слово. У одного моего знакомого писателя есть замечательный рассказ под названием «Товарищ виски». Там простые люди узнают, что есть такое понятие «виски» и очаровываются этим волшебным словом. Товарищ Виски – это полет, романтика, фантазия, иные горизонты. Ведь у простых людей в России всегда было только два напитка. «Белое вино» – то есть водка, и «красное» – все остальное за исключением естественно – пива, коньяка, который по народному мнению «пах клопами» и шампанского, которое разложившийся шпион Пеньковский, продавший американцам наши космические секреты, «пил с туфля», – я сам слышал, как один мужик в пивной именно так выразился, когда гремел процесс Пеньковского, в конце которого он получил «вышку». Виски – это откуда-то оттуда, где «буги-вуги лабает джаз», «идет автобус на Сан-Луи» и «жил-был в Лондоне стиляга». Как коктейль «Драй мартини» – это Джеймс Бонд. Короче, ШПИОНЫ ПЬЮТ ВИСКИ. Вам, кстати, какое слово больше нравится – разведчик или шпион?
М. Л.: – I am a spy! В английском языке нет слова «разведчик». А виски я впервые попробовал, когда в 58-м меня направили за границу. Мелким клерком советского посольства в Финляндии. Мне виски был не очень по карману. Я и в Англии сначала не мог вволю напиться виски, поскольку бутылка настоящего скотча стоила в три-четыре раза дороже, чем канадское пойло в нашем беспошлинном посольском кооперативе. А скотча в кооперативе не было. Я с тех пор Канадиан Клаб и возненавидел. А что по этому поводу считает народ – не знаю. Виски удобно пить, именно потому, что можно разбавлять. Вы правы, водку никогда не смешивали. Хотя – стоп! Во времена моей юности в Самаре водку пили «с прицепом», то есть с пивом, везде такие симпатичные киоски стояли…
Е. П.: – … с жигулевским пивом, по всей стране море разливанное было дрянного разбавленного бочкового «Жигулевского»… Был термин такой ГОРЬКУЮ ПИВОМ ОТЛАКИРОВАТЬ. А сейчас, это я в порядке ЛАКИРОВКИ нынешней горькой действительности, сам лично видел, бомжи заходят в магазин и один другого тихо спрашивает: «Балтику» будем брать или «Хамовники»? И продавщице говорят: «Ты уж из холодильничка нам дай»…
М. Л. (неожиданно): – Кстати, когда вы материал будете готовить к печати, не забудьте где-нибудь написать, что моим крестным отцом в новой жизни, писательской был журнал «Огонек». Именно «Огонек», тираж которого был тогда 5 миллионов, печатал мой первый роман с сентября 90-го года по до декабря 90-года. Я думаю, никого больше из российских прозаиков «Огонек» не печатал подряд так долго, целых три месяца. Тогда ведь еще КГБ существовал во главе с будущим путчистом Крючковым, и там все это читали, точнее, вычитывали, и конечно же, им не нравилось, что герой романа, советский разведчик, пьет, трахается и так далее. К тому же с начальством все было НЕ СОГЛАСОВАНО. Вот они меня и атаковали рецензиями – в разных газетах.
Е. П.: – Чего ж согласовывать, если вы к тому времени уже добрых два десятка лет были на пенсии?
М. Л.: – По-моему, до сих пор согласовывают даже беллетристику.
Е. П.: – Так значит, правильно гласит молва, что разведчик бывшим не бывает?
М. Л.: – Да нет, это так, на всякий случай…
Е. П.: – Какой случай?
М. Л.: – Ну… неприятностей всяких… К тому же вспомните, это был ДЕВЯНОСТЫЙ год, а не год 002. И вдруг роман о советском разведчике, резко отличающемся от Штирлица. Алкаш, бабник… Атака на меня была очень сильная, меня обвиняли в аморальности, во всех смертных грехах. ГЕРОЙ С ПРЕЗЕРВАТИВОМ И ПИСТОЛЕТОМ, так писали о моем главном герое. Я, кстати, все эти нападки использовал для рекламы. Экономика должны быть экономной, как говорил Брежнев.
Е. П.: – Если бы в 91 – м «мятеж закончился удачей» вам бы кисло пришлось?
М. Л.: – Да, мне говорили, что ОНИ меня внесли в какой-то там список, «наружка» за мной ходила… Этот список даже был опубликован, но я не знаю, насколько все это было серьезно… Там был я, генерал КГБ Олег Калугин, священник Глеб Якунин, люди, чьи имена теперь вряд ли что скажут новому поколению. Я не знаю, как попал в эту обойму и сильно удивился.
