— Потрепало изрядно, сэр. Все на борту, Бонден? Осторожнее, осторожнее, сэр. Пламб, подложи-ка эту сорочку вместо подушки. Бонден, а это что?
— Полагаю, сойдет за зонт, сэр. Подумал, может вы не будете брать румпель.
— Отходим, — скомандовал Баббингтон. — Навались!
Баркас отвалил от скалы, развернулся, поставил кливер и грот и помчался по направлению к югу.
— Так, сэр, — продолжил мичман, усаживаясь за румпель и положив компас перед собой. — Боюсь, кораблю досталось сильно, мы потеряли несколько человек: старину Тиддимана смыло с бака, а еще трех парней унесло прежде, чем мы успели втащить их на борт. Мы так внимательно следили за небом на западе, что прозевали белый шквал.
— Белый? Да он был черен, как разверстая могила.
— Это второй. А первым пришел белый — с юга, за несколько минут до вашего. Говорят, они часто налетают в районе экватора, но что б с такой адской силой… Короче, он обрушился на нас без всякого предупреждения — капитан был как раз внизу, в подшкиперской. Ударил на высоте марселей, на уровне воды почти ничего не было, и окунул нас по бимсы. От парусов одни шкаторины остались еще до того, как мы до шкотов и фалов дотронуться успели. Ни клочка парусины не уцелело.
— Даже вымпел сорвало, — вставил Бонден.
— Да, даже вымпел сорвало, вот дела! Грот— и крюйс стеньги вместе с фор-брам-стеньгой за бортом, мы на боку, порты открыты, и три орудия сорвались. Тут на палубе появляется капитан с топором в руке, выкрикивает команды, рубит снасти, и фрегат выпрямляется. Но едва мы встали на ровный киль, на нас обрушился черный шквал. Господи!
— У нас на фор-стеньге остался клок паруса, — сказал Бонден, — и нас понесло, да еще эти пушки скакали по палубе. Капитан опасался, как бы они не проломили борт.
— Я был у наветренного шкота, — заявил Пламб, загребной. — Мне понадобилось полсклянки, чтобы отдать его. А дуло так сильно, что мою косицу намотало на бугель, аж в два оборота, и Дику Тернбуллу пришлось ее отрезать. Жуткий был момент, сэр.
Он повернул голову, чтобы предъявить свою утрату: пятнадцать лет заботливо заплетать, расчесывать, умащать лучшим макасарским маслом — и вот остался лишь обрубок в три дюйма длиной.
— В конце-концов, — мы наполнили бочонки для воды. Потом поставили аварийную бизань и грот-стеньгу, и стали лавировать на ветер.
Бесконечные детали… Не слишком живой интерес Баббингтона к судьбе Николса… удивительно спокойная, философская реакция на его смерть… Опять детали о поломке рангоута, о разбитом молнией бушприте, о напряженных трудах день и ночь… Стивен задремал, сжимая в руке кусок пирога.
— Вот и фрегат, — донесся сквозь сон голос Бондена. — Они установили фор-брам-стеньгу. Капитан будет жутко рад видеть вас, сэр. Сказал, что ни за что не бросит вас на той скале. С палубы не сходил ни днем, ни ночью, никому покоя не давал. Помоги нам Господь! — добавил он, усмехнувшись, вспоминая о безжалостных командах, заставляющих работать людей, уже на три четверти мертвых от усталости. — Он просто места себе не находил.
Джек и впрямь не находил себе места, но доложенные с грот-мачты вести о возвращении баркаса с живым доктором на борту вернули ему большую часть рассудка. Впрочем, его продолжала еще волновать судьба Николса, и когда он перегнулся через поручни, на лице у него отразились оба чувства — сначала озабоченность, потом вспышка радости, выразившаяся в широкой улыбке.
Стивен ловко, как заправский моряк, вскарабкался на борт.
— Нет-нет, я в полном порядке, — заверил он. — Но мне искренне жаль сообщить вам, что мистер Николс и шлюпка пропали. Я обыскал скалу тем же вечером, на следующий день, и еще через день: никаких следов.
— Искренне сожалею об этом, — промолвил Джек, покачав головой и потупив взор. — Он был хорошим офицером.
— Вы должны спуститься вниз и лечь, — продолжил он после небольшой паузы. — Макалистер займется вами. Мистер Макалистер, отведите доктора Мэтьюрина вниз…
— Позвольте мне помочь вам, сэр, — сказал Пуллингс.
— Давайте руку, — произнес Герви.
Весь квартердек и большая часть матросов во все глаза смотрели на воскресшего доктора — старые его товарищи с нескрываемой радостью, прочие — с изумлением. Пуллингс зашел так далеко, что вклинился между капитаном и доктором, стараясь ухватить последнего под руку.
— Я не хочу вниз, — отрезал Стивен, отмахиваясь от рук. — Все что мне нужно — это чашка кофе.
Он отошел назад, увидел Стенхоупа и воскликнул:
— Ваше превосходительство! Прошу простить меня за то, что я не смог нанести вам визит в воскресенье.
— Позвольте поздравить вас со спасением, — ответил Стенхоуп, подходя ближе и пожимая доктору руку. Посол говорил даже еще более сдержанно, чем обычно, потому что Стивен стоял перед ним в чем мать родила. Стенхоупу, конечно, приходилось видеть голых, но у них не было глаз, покрасневших как вишни из-за соли и солнца, не было такой иссохшей, сморщенной загорелой кожи, покрытой соляной коркой.
— Счастлив видеть вас живым, доктор, — произнес мистер Эткинс — единственный человек на борту, кого не обрадовало возвращение баркаса: Стивен был прикомандирован к миссии с искусно расплывчато сформулированными полномочиями, и инструкции посла обязывали его спрашивать совета у доктора Мэтьюрина. Про необходимость спрашивать совета у мистера Эткинса умалчивалось, и тот буквально сгорал от ревности.
— Могу я предложить вам полотенце, или какой-нибудь иной наряд? — взгляд его устремился на бесстыдно обнаженный живот Стивена.
— Вы так любезны, сэр, но в этом наряде мне суждено предстать перед Господом, поэтому он вполне хорош. Его можно назвать первородным.
— Утер нос ублюдку, — едва слышно, не шевеля губами, сказал Пуллингс Баббингтону. — Не в бровь, а в глаз.
Поутру, с первым ударом рынды, Стивен уже сидел за обеденным столом, оживленный и изнывающий от голода.
— Ты уверен, что тебе не стоит оставаться в постели? — спросил Джек.
— Да ни за что в жизни, дружище, — ответил Стивен, протягивая руку за кофейником. — Разве я не сказал тебе сразу же, что со мной все в порядке? Кусочек ветчины, пожалуйста. По трезвому рассуждению, если бы не бедняга Николс, мне пребывание на скале доставило бы удовольствие. Было не слишком уютно — я весь поджарился, говоря по правде, — за то мои члены получили такое оздоравливающее воздействие, какого не оказали бы воды Бата лет за сто. Никаких болей, скованности! Я могу сплясать джигу, да еще и элегантную. Помимо этого, где еще я мог бы получить возможность день за днем вести такие точные наблюдения? Одни членистоногие… Вечером, прежде чем отправиться в кровать, я набросал кучу неупорядоченных заметок, так там одним членистоногим отведено семнадцать листов! Ты должен это прочитать. Ты увидишь святая святых моих наблюдений.
— Буду счастлив, спасибо, Стивен.
