С минуту Джек наблюдал, как мерцающие брызги сыплются на палубу, потом посмотрел на фок, кливера и стаксель, повернулся к западу, где Венера уже едва возвышалась над горизонтом. Светящийся диск коснулся моря, появился снова, когда их приподняло на волне, и исчез совсем. Свет звезд заметно потерял силу.
— Она зашла, — воскликнул он.
Стивен раскрыл книгу, и обратив страницу к буруну, стал читать:
— Без промедленья тишину нарушь,
Ускорь общенье разлученных душ!
[30]
Мистер Уайт! Я победил, я триумфатор! Требую свою бутылку! О Боже, Боже, как я рад ей — такая жажда! Капитан Обри, прошу вас разделить эту бутылку со мной. Идем, Летаргия, — вознес он свой глас, обращаясь к укутанным в бархат небесам.
— Ой-ой! — закричал капеллан, пошатнувшись. — Рыба… Меня ударила рыба! Летучая рыба ударила меня по лицу.
— А вот еще одна, — сказал Стивен, поднимая ее с палубы. — Обратите внимание, что эти рыбы парадоксальным образом летают по ветру. Полагаю, должен быть некий восходящий поток воздуха. Как они блестят… Смотрите, смотрите, это же настоящий полет! Вот и третья. Пожалуй, я предложу ее своему ленивцу в слегка обжаренном виде.
— Не могу понять, — произнес Джек, поддерживая капеллана по пути к трапу, — что этот ленивец имеет против меня? Я всегда был с ним вежлив, даже более чем вежлив — и никакой взаимности. И чего ты взял, что это ласковый зверь?
Сангвиник по темпераменту, Джек испытывал симпатию к большинству людей, и удивлялся, когда ему не платили тем же. Его желание нравиться сильно поубавилось за последние годы, но по отношению к лошадям, собаками и ленивцам осталось неизменным. Джека больно ранило, когда он видел, как при его появлении в каюте на глазах у животного выступают слезы, и он предпочитал выйти, чтобы не причинять ему беспокойства. По мере приближения к Рио ему кое-как, при помощи португальских слов, удалось наладить определенные отношения: иногда ленивец брал предложенную еду, иногда просто пускал слюну. Но только дойдя до тропика Козерога, имея Рио невдалеке по правому борту, Джек ощутил, что добился ответа.
Было свежо, почти что холодно, ибо ветер зашел с востока, неся дыхание холодных течений, господствующих между Тристан-да-Кунья и Мысом. Ленивца эта перемена удивила: он смылся с палубы и расположился внизу. Джек сидел у себя в каюте, слегка разочарованно глядя на карту: продвижение было медленным, серьезные проблемы с грот-мачтой, по ночам ветер неожиданно мог сделаться встречным, — и потягивал грог. Стивен был на бизань-марсе — учил Бондена грамоте и высматривал первого альбатроса. Ленивец чихнул; подняв взгляд, Джек увидел, что тот на него смотрит. На перевернутой мордочке отражались испуг и волнение.
— Отведай-ка вот этого, приятель, — сказал Джек, обмакнув в грог кусочек пирога и протягивая ленивцу. — Может, это тебя слегка подбодрит.
Ленивец вздохнул, закрыл глаза, но неторопливо втянул кусочек и снова вздохнул. Через несколько минут Джек почувствовал прикосновение к своему колену: ленивец слез с каната и стоял рядом, глядя Джеку прямо в лицо с явным ожиданием. Еще кусочек, еще грогу: доверие и взаимопонимание росли. С тех пор, едва пробьют отбой, ленивец будет встречать его, спешно ковыляя к двери. Ему была выделена особая миска, которую он обхватывал когтями, совал внутрь свою круглую морду, и, вытянув губы (язык у него слишком короток, чтобы лакать), пил. Иногда он засыпал прямо в этой позе, склонившись над пустой миской.
— Вот в этом ведре, — произнес Стивен, входя в каюту, — даже в половине ведра, я принес жителей больше, чем в Дублине, Лондоне и Париже вместе взятых. Эти микроскопические организмы… А что это с ленивцем?
Животное, свернувшись, лежало у Джека на коленях и тяжело сопело. Его миска и стакан Джека стояли на столе пустые. Стивен схватил Летаргию, посмотрел на его дружелюбную, безмятежную морду, встряхнул и подвесил на канат. Зверь зацепился за него передней и задней лапами, оставив остальные свободно свисать, и заснул.
Стивен обвел каюту подозрительным взглядом, заметил графин, понюхал животное и закричал:
— Джек, ты споил моего ленивца!
По другую сторону переборки мистер Эткинс сказал мистеру Стенхоупу:
— Капитан и доктор говорят на повышенных тонах, сэр. Ну и ну! Ругаются. Как он его честит! Не уверен, сможет ли человек чести спустить такое. Я бы ему врезал.
Мистер Стенхоуп не намеревался прислушиваться к происходящему за переборкой, но до него волей-неволей долетали отдельные реплики: "Tes moeurs crapuleuses. . tu cherches a corrompre mon paresseux. . va donc, eh, salope. . espèce de fripouille».
[31] На французский диалог перешел с появлением Киллика, хранившего невозмутимое выражение лица.
— Надеюсь, они не опоздают на вист, — пробормотал посол. Когда воздух сделался пригодным для дыхания, Стенхоуп вернулся к жизни, и очень дорожил вечерними партиями в карты — единственной отрадой среди невыразимой скуки океанского плавания.
Они не опоздали, явившись минута в минуту, но лица их были красными, и Стивен подстроил так, чтобы стать партнером посла. Джек играл ужасно; Стивен, чья мстительность способствовала концентрации, выбрасывал козыри так, словно вонзал ядовитые клыки. Он превзошел сам себя, разбирая разыгранные партии, указывая оппонентам, как могли они использовать единственного в масти короля, спасти роббер, выложить козырного туза. Вечер был испорчен ощущением не спадающего напряжения; подводя разгромные итоги, все нервно глядели на доктора, и Джек с деланной веселостью произнес:
— Отлично, джентльмены! Если выкладки штурмана так же точны, как счет доктора Мэтьюрина, и если удержится ветер, завтра мы проснемся в Рио-де-Жанейро: я чую близость земли — нутром чую.
В середине полуночной вахты капитан появился на палубе в ночной рубашке, внимательно изучил вахтенный журнал при свете нактоуза и высказал Пуллингсу пожелание убавить парусов в восемь склянок. В пять склянок он, словно не находящий покоя дух, появился снова, и приказал на время переставить марсели. Его расчеты оказались феноменально точными: фрегат вошел в Рио именно в тот момент, когда позади него встало солнце, заливая открывшуюся фантастическую картину золотым светом.
Но даже это не помогло, даже это не позволило навести мосты: Стивен, поднятый с кровати полюбоваться зрелищем, заметил, что «удивительно, как природа может быть иногда вульгарной, действуя ad captandum vulgus
[32] — то же самое попытались осуществить в Эстли и Ренелаге,
[33] — но, по счастью, неудачно». Возможно, он высказал бы еще несколько наблюдений, поскольку всю ночь ленивцу было плохо, если бы «Сюрприз» не окутался в этот миг клубами дыма и пламени, салютуя португальскому адмиралу, чей флаг развевался на розовом в лучах восхода семидесятичетырехпушечнике, стоящем у Крысиного острова.
