— Как ты относишься к предложению есть на индийский манер? Мне нравится.
Она находилась в приподнятом настроении, смеялась и болтала без умолку, словно уже давно была лишена общества.
«Как идет ей, когда она смеется, — думал Стивен. — Dulce loquentem, dulce ridentem
[42] — большинство женщин чванны как совы. Впрочем, немногие могут похвастаться такими прекрасными зубами».
— Сколько у тебя сейчас зубов, Вильерс?
— Господи, откуда мне знать? А сколько должно быть? Поскольку все тут. Ха, нам несут бидпай-чхатта — как я любила его ребенком! И сейчас люблю. Позволь помочь тебе. Как думаешь, Обри понравиться идея отужинать здесь со своими офицерами? Я могу поговорить с адмиралом. Он сволочь, но может быть любезным когда захочет. Жена у него дура, но у многих морских офицеров жены просто невыносимы. Пригласим еще несколько человек с верфи — только мужчин.
— Я, конечно, не могу отвечать за него, но насколько мне известно, он по уши занят ремонтом. Корабль здорово потрепало к югу от Мыса — много повреждений, разные важные штуки вышли из строя. Джек отказался от всех приглашений кроме обеда у адмирала, и то у него выдался свободный день.
— Ну да, чертов Обри. Но я выразить не могу, как счастлива видеть тебя, Стивен. Мне было так одиноко, и перед тем как увидеть тебя, твой образ буквально стоял у меня перед глазами. А тебе, как погляжу, не в новинку есть по-индийски… Боже мой, что ты сделал со своими руками?
— Пустяки, — ответил Стивен, пряча ладони. — Они повредились… попали в машину. Пустое, это скоро пройдет.
— Я покормлю тебя.
Она уселась на ковре перед ним, скрестив ноги, и, наклоняясь к дюжинам горшочков, блюд, тарелок, стала потчевать его шариками, одни из которых взрывались в его желудке розовой молнией, другие же холодили и услащали небо. Он внимательно смотрел на ее крепкие ноги под голубым муслином, на изгибающуюся, когда она покачивалась или наклонялась к нему, талию.
— Что это за тощий ребенок, которого я видела с тобой? — спросила она. — Дахтари? Слишком бледная для гонда. На урду говорит плохо.
— Я ее не спрашиваю, она меня тоже. Скажи, Вилльерс, как мне поступить? Мне хотелось бы обеспечить ей постоянный кусок хлеба. Сейчас она кормится тем, что выпросит или украдет. Можно купить ее за двенадцать рупий — вроде бы все просто. Но нет. Не вижу смысла наставлять ее на путь истинный, научив какому-нибудь ремеслу, скажем, орудовать иглой. У нее нет иглы, да она ей и не нужна. Не думаю также, что стоит доверять ее заботам добрых португальских сестер, которые обратили бы и одели ее. Но должен же быть какой-то выход?
— Уверена, выход есть, — ответила Диана. — Но прежде чем я смогу подсказать что-нибудь, мне надо побольше узнать о ней — принадлежность к касте и прочее. Ты даже представить себе не можешь, как трудно бывает подыскать место для ребенка. Она может оказаться неприкасаемой — не исключено. Пошли ее ко мне с каким-нибудь поручением, и я все выясню. Ну и разумеется, пока суд да дело, пусть приходит сюда, если проголодается. Мы найдем выход, не сомневайся. Но ты большой простак, если отвалишь двенадцать рупий — три красная цена. Еще кусочек?
— С удовольствием, и не стоит забывать про светлый эль, что стоит у тебя под рукой.
Эль, шербет, манго… Небо успело посереть, пока они говорили об индийской кухне, о плавании фрегата, его задачах и целях, о мистере Стенхоупе, ленивцах и важных людях Бомбея. О Каннинге она упоминала вскользь: «В свои лучшие годы леди Форбс была хорошей компаньонкой, по-крайней мере, она удерживает меня в рамках — а мне это нужно, ты же знаешь». И еще: «Я проехала шестьдесят миль позавчера и шестьдесят миль вчера, прямо через Гаты. Вот почему я приехала раньше ожидаемой даты. С низамом предстояло обсудить одно скучное дело, и я вдруг почувствовала, что не могу больше, и поехала одна, предоставив слонам и верблюдам идти следом. Они должны быть семнадцатого».
— И много там слонов и верблюдов?
— Нет. Тридцать слонов и около сотни верблюдов. Ну, еще, повозки с буйволами, конечно. Но даже небольшому каравану требуется много времени: начинаешь сходить с ума и выть с тоски.
— И что, ты всегда путешествуешь на тридцати слонах?
— Только на небольшие расстояния: до Хайдарабада, не дальше. Когда нужно пересечь Индию, мы берем сотню, ну и остальное в соответствующей пропорции. Это похоже на армию. Ах, Стивен, как бы мне хотелось, чтобы ты увидел половину из того, что довелось увидеть мне за последнее время! Дюжины леопардов, тучи птиц и обезьян, питон, проглотивший оленя, молодой тигр-подросток — небольшой по нашим бенгальским стандартам, но вполне приличный зверь. Скажи, Стивен, что показать тебе? Это же все-таки моя страна, и мне хочется провести тебя по ней. В ближайшие несколько дней я сама себе госпожа.
— Да благословит тебя Бог, дорогая. Мне бы хотелось осмотреть пещеры Элефанты, если можно, бамбуковый лес и увидеть тигра.
— Элефанту я могу обещать: устроим в конце недели пикник и пригласим мистера Стенхоупа — это очаровательный человек, он выказывал такую обходительность в Лондоне — и твоего приятеля — священника. Бамбуковый лес тоже. За тигра отвечать не могу. Уверена, что пешва попробует изловить его для нас в холмах Пуны, но прошли дожди, и джунгли почти непроходимы… Так или иначе, если мы не найдем тигра здесь, в Бенгалии я разыщу тебе хоть полдюжины. Ведь доставив старого джентльмена в Кампонг вы на обратном пути зайдете в Калькутту, не так ли?
Возможно, идея пригласить мистера Стенхоупа была не слишком удачной: день выдался жаркий и душный, и единственным желанием посла было улечься наконец в кровать под опахала, способные хоть немного пошевелить неподвижный воздух. Но ему казалось, что его долг — ухаживать за миссис Вильерс, не прочь он был и повидаться с доктором Мэтьюрином, без вести пропавшим на столько дней, и, преодолевая слабость и подрумянив пожелтевшие щеки кармином, Стенхоуп пустился в путь по тяжелым, маслянистым волнам, где за все шесть миль по бухте не было даже намека на ветерок.
Мистер Эткинс сидел рядом с послом, и торопливым возбужденным шепотом делился с ним своими открытиями. Мистеру Эткинсу не требовалось долго вращаться в обществе, чтобы разузнать все сплетни: он выяснил, что миссис В. на деле вовсе не респектабельная персона, а содержанка еврейского торговца — «еврея, спаси Господи!» — а ее бесстыдное времяпрепровождение в Бомбее вызывает осуждение. Доктор же Мэтьюрин замешан в дела преступной парочки, и тем самым ставит мистера Стенхоупа в двусмысленное положение: посол Его Величества водит компанию с людьми подобного сорта!
Мистер Стенхоуп больше отмалчивался, и по высадке вел себя тише и сдержанней, чем обычно, но его подчеркнуто любезное обхождение с Дианой, похвала в адрес великолепных палаток, зонтиков, ковров, прохладительных напитков (напомнивших ему Аскот), восхищение глыбоподобной статуей слона и несравненными, удивительными скульптурами в пещерах, а также желание поддержать дух радостного веселья обратили на себя внимание всей компании. Во время осмотра пещер он отозвал Стивена в сторонку и сказал:
