— Воистину любезно, — сэр Джозеф нервничал и был нездоров, и снова повторил фразу «воистину любезно». Стивен молчал.
— Я попросил вас прийти сюда, — продолжил сэр Джозеф, — поскольку это мое частное прибежище, а мне необходимо объясниться с вами с глазу на глаз. Сегодняшняя встреча с вами была неожиданной, совесть моя сжалась в жестоком спазме. Это беспокоит меня неимоверно, так как у меня для вас чрезвычайно неприятные новости. Я предпочел бы, чтобы вам сообщил их кто-то другой, но жребий пал на меня. Я готовился к нашей встрече завтра утром, и должен заметить, готовился тщательно. Но увидев вас там, в этой атмосфере…
— Короче говоря, — продолжил он, отложив кочергу, которой поправлял дрова, — в Адмиралтействе произошел неприятный инцидент: ваше имя было произнесено на общем собрании в прямой связи с делом у Кадиса. — Стивен поклонился, но опять ничего не сказал. — Разумеется, я сразу же замял инцидент, а потом дал понять, что ваше присутствие на борту было случайным, что вы направлялись в некую восточную страну с научной или полудипломатической миссией в интересах которой ваш статус должен был подтверждаться соответствующими полномочиями, упомянул прецедент с Бэнксом и Холли. В общем, что этот эпизод был чисто случайным, произошедшим только в силу исключительной спешки. Вот что я представил истинной подоплекой истории, гораздо более секретной, чем сам перехват, известной только посвященным и каковую нельзя разглашать ни при каких обстоятельствах. Этого достаточно, чтобы удовлетворить любопытство большинства флотских и гражданских лиц из числа присутствовавших. Но факт остается фактом: вы в некотором роде провалены, и это неизбежно ставит под вопрос осуществление нашей программы в целом.
— Кто там присутствовал? — спросил Стивен. Сэр Джозеф протянул ему список. — Изрядное собрание… Какое странное легкомыслие, — ледяным тоном произнес доктор, — какая необъяснимая безответственность подвергать такими действиями опасности жизнь человека и всю систему разведки.
— Совершенно согласен, — вскричал сэр Джозеф. — Это чудовищно. Признавать это еще больней, поскольку я сам отчасти виновен. Мною была представлена Первому лорду докладная записка, и я целиком положился на его осмотрительность. Но я, без сомнения, слишком избаловался, имея дело с шефом, на которого можно было положиться без малейших колебаний — не существует человека более скрытного, нежели лорд Мелвилл. Парламентское правление совершенно не подходит для службы разведки: появляются новые люди, скорее политики, чем профессионалы, и нам приходится выкладывать им все. Вот диктатура — совсем другое дело: Бонапарту служат лучше, намного лучше, чем Его Величеству.
— Но я не рассказал еще одну неприятную новость, — продолжил сэр Джозеф. — Хотя это дело на днях станет достоянием общественности, но я убежден, что должен сказать вам лично: департамент намерен рассматривать испанские сокровища как «права короны». Иными словами, они не могут считаться призовыми деньгами. Я сделал все, что мог, чтобы не допустить такого решения, но, боюсь, ничего нельзя изменить. Я говорю это вам в слабой надежде удержать вас от шагов, которые вы могли предпринять, будучи убеждены в противном. Лучше запоздалое предупреждение, чем совсем никакого. Я также говорю вам, поскольку знаю про ваш иной интерес в этом… этом деле. Могу лишь надеяться, увы, без особых оснований, что мое предупреждение может в некотором роде… ну, вы меня понимаете. А что касается моих собственных сожалений, гнева и раскаяния, то поверьте, словами мне не удалось бы выразить и десятой часть того, что они заслуживают.
— Вы очень добры, — сказал Стивен, — и я очень ценю этот знак вашего доверия. Не стану заявлять, что потеря состояния может быть безразлична для человека: в данный момент я не испытываю ничего, кроме некоторого раздражения, но думаю, что почувствую позже. Но интерес, о котором вы так любезно упомянули — это другое дело. Позвольте объясниться. Меня снедало желание услужить моему другу Обри. Его агент сбежал со всеми призовыми деньгами, апелляционный суд признал незаконным захват двух нейтральных судов, повесив на Обри долг в одиннадцать тысяч фунтов. Это случается как раз тогда, когда он собирается жениться на чрезвычайно приятной молодой девушке. Они сильно любят друг друга, но поскольку ее мать, вдова, имеющая в руках немалое состояние, женщина невероятно глупая, скупая, стяжательница, жадина, скряга, скупердяйка и вообще мегера, нет никакой надежды, что брак будет заключен до тех пор, пока его состояние не поправится и не будет возможно оформить брачный контракт. Вот чем я тешил себя; вернее сказать, вот чем манило меня удачное стечение обстоятельств и поворот судьбы. Вот и вся подоплека. Что я скажу теперь Обри, встретившись с ним на Минорке? Ему хоть что-нибудь перепадет за участие в том деле?
— О, конечно: он получит выплаты ex gratia. Этого должно хватить, или почти хватить на покрытие долгов, о которых вы упомянули, но это вовсе не состояние, вовсе нет. Но вы, дорогой сэр, говорите про Минорку. Могу ли я понимать так, что вы намерены продолжить осуществление нашего первоначального плана, вопреки столь некстати возникшим осложнениям?
— Думаю, да, — сказал Стивен, еще раз пробегая глазами список. — Столь многое можно извлечь из наших недавних контактов, не хотелось бы все терять из-за… В таком случае жизненно важным является вопрос времени: пока досужие сплетни и слухи будут расползаться, я должен опередить их, поскольку отплываю завтра вечером. Вряд ли эта утечка будет распространяться быстрее, чем со скоростью целеустремленного пешехода, да к тому же вам приходилось встречать и более отъявленных болтунов.
— Только одно имя беспокоит меня, — продолжил он, указывая на список. — Как вам известно, это педераст. Не то чтобы у меня имелась личная неприязнь к педерастии — каждый имеет право определять, что есть красота, и чем больше в мире любви — тем лучше, — но всем известно, что многие педерасты являются объектом давления, не знакомого прочим людям. Если встречи этого господина с месье де Ла Тапеттерье будут находится под пристальным надзором или, что еще лучше, месье де Ла Тапеттерье удастся нейтрализовать на неделю, я могу без опаски продолжить выполнение нашего первоначального плана. Но даже без этой предосторожности мне кажется, что откладывать план не стоит. Ведь это, в конечном счете, не более, чем допущения. К тому же бесполезно посылать Осборна или Шиканедера — Гомес ни перед кем не раскроет душу кроме меня, а без него вся наша система рассыпается на части.
— Это верно. Да и местная обстановка вам известна намного лучше, чем кому-либо из нас. Но мне не нравится, что вам приходится идти на дополнительный риск.
— Он совсем невелик, если вообще существует на данный момент, особенно если принять в расчет, что ветер в моем плавании будет попутным, а вам удастся законопатить эту течь. Предположительную течь. В этом конкретном путешествии риск будет пустячным в сравнении с повседневными опасностями ремесла. Впоследствии, если досужая молва возымеет свой обычный эффект, я, понятное дело, не смогу быть вам полезен в течение некоторого времени — пока вы не реабилитируете меня — ха-ха — с помощью полудипломатической или научной миссии куда-нибудь к хану Татарии. Вернувшись назад, я опубликую научный труд о криптограммах с Камчатки, так что ни кому впредь не придет в голову связать мое имя с секретной службой.
