— Мне жаль, что ты несчастна, — промолвил он сухо. — Но это хотя бы немного ободряет меня, вселяет некоторую уверенность, когда я собираюсь сделать тебе предложение.
— Ты тоже намерен взять меня на содержание, Стивен? — с улыбкой спросила она.
— Нет, — сказал он, пытаясь подражать ее тону. Неприметно перекрестившись, он, путаясь от волнения, продолжил. — Никогда не делал женщине предложения… не знаю как… положено делать. Прости за неуклюжесть. Но я прошу тебя оказать мне любезность, да, огромную любезность, и стать моей женой.
Поскольку ответа не последовало, Стивен добавил:
— Ты очень обяжешь меня, Диана.
— Ну и ну, Стивен, — наконец вымолвила она, глядя на него с нескрываемым изумлением, — клянусь честью, ты меня удивляешь! У меня едва язык не отнялся. Я до глубины души тронута твоими словами. Но твоя дружба и привязанность заводят тебя на ложный путь: твое нежное доброе сердце наполнено состраданием к другу, который…
— Нет! Нет! Нет! — вскричал он страстно. — Это осознанное, созревшее решение, возникшее уже давно и окрепшее за двенадцать с лишним тысяч миль пути. К сожалению должен признать, — произнес Стивен, лихорадочно сжимая и разжимая сцепленные за спиной руки, — что внешность говорит не в мою пользу, что есть обстоятельства, бросающие на мою персону тень: рождение, вероисповедание, состояние, не идущее ни в какое сравнение с богатыми людьми. Но я уже вовсе не такой бедняк без гроша в кармане, как во время первой нашей встречи, и могу предложить если уж не выгодный, то почетный брак, и могу гарантировать своей жене — вдове, коль случится — достойное содержание, обеспеченную будущность.
— Милый Стивен, ты добр ко мне сверх всякой меры. Ты самый замечательный человек из тех, кого я встречала, и уже давно — мой лучший друг. Но ты же знаешь, что в гневе я часто говорю глупости: захожу дальше, чем хотела. Боюсь, у меня скверный характер. Я очень привязана к Каннингу, он был так добр ко мне. Да и какой женой я могу стать для тебя? Тебе бы жениться на Софи: ей по силам довольствоваться малым, и тебе никогда не пришлось бы стыдиться ее. Стыдиться: вспомни, кем я была, и кто я сейчас — а Лондон не так уж далеко от Бомбея, сплетни и там и там одни. И погрузившись снова в эту жизнь, могу ли я… Стивен, тебе нехорошо?
— Я хотел добавить: есть еще Барселона, Париж, на худой конец Дублин.
— Тебе и впрямь нехорошо, ты побледнел. Сними сюртук, останься в сорочке и бриджах.
— И впрямь, мне никогда не было так жарко, — промолвил он, снимая сюртук и развязывая шейный платок.
— Выпей воды со льдом, откинь голову. Дорогой Стивен, мне бы так хотелось составить твое счастье. Пожалуйста, не гляди так печально. Ну может быть, если дело дойдет до разрыва…
— Снова хочу сказать, — сказал он так, будто не было десятиминутной паузы, — по европейским меркам это не так уж мало: у меня примерно десять тысяч фунтов, недвижимости примерно на ту же сумму, которая может и прирасти в цене. Ну, еще мое жалованье, — добавил Стивен, — две или три сотни в год.
— И замок в Испании, — смеясь, продолжила Диана. — Лежи, не шевелись, и расскажи мне про замок в Испании. Слышала, там есть купальня из мрамора?
— Да, и еще мраморная крыша — там, где она еще сохранилась. Но не стану пудрить тебе мозги, Вильерс: это совсем не то, что у тебя здесь. Шесть, нет — пять жилых комнат, да и живут в большинстве из них только овцы-мериносы. Это романтические развалины в окружении романтических гор, но романтикой не заткнешь дыры в крыше.
Он сделал попытку, повел наступление, и потерпел неудачу. Его сердце снова билось ровно, он спокойным, отстраненным тоном повел разговор про овец, про особенности земельной ренты в Испании, про тяготы войны, про шансы моряка заполучить призовые деньги, и уже потянулся было за шейным платком, когда она сказала:
— Стивен, твое предложение так потрясло меня, что я даже не помню как ответила на него. Мне нужно подумать. Давай вернемся к этому разговору в Калькутте. У меня будут многие месяцы на размышление. Господи, как ты опять побледнел. Давай, накинь халат, и мы посидим во дворе, на свежем воздухе — эти лампы совершенно несносны в помещении.
— Нет, не двигайся.
— Почему? Потому что это халат Каннинга? Потому что он мой любовник? Потому что он еврей?
— Чепуха. Я очень уважаю евреев, если можно говорить в таком смысле о такой большой и разноликой группе людей.
В комнату вошел Каннинг. Этот крупный мужчина передвигался совершенно бесшумно.
«Как долго он простоял снаружи?» — подумал Стивен.
— Каннинг, доктору Мэтьюрину стало жарко. Я предложила ему накинуть халат и посидеть у фонтана в павлиньем дворе. Ты помнишь доктора Мэтьюрина?
— Прекрасно помню, и очень рад видеть его. Но мой дорогой сэр, боюсь, вам нехорошо. День сегодня и вправду ужасно жаркий. Будьте добры дать мне руку, и выйдем на воздух. Я сам помогу. Диана, может пошлешь за халатом или накидкой?
«Что ему известно обо мне?» — гадал Стивен, пока они сидели в теньке. Каннинг обсуждал с Дианой свое путешествие, речь шла про низама и некоего мистера Нортона. Выходило, что лучший друг мистера Нортона сбежал во владения низама вместе с миссис Нортон.
«Он не подает вида, — размышлял Стивен. — Но это само по себе говорит о многом. Кроме того, не задает вопросов о Джеке, что еще более показательно. Его простоватый бесхитростный облик не должен вводить в заблуждение — так же выглядит Джек и большинство мужчин, но за этой личиной скрывается острый ум. Как было бы здорово, обладай Каннинг свойственный леди Форбс даром вслух произносить свои тайные мысли».
— Мистер Нортон? Орнитолог? — спросил он вслух.
— Нет, — ответила Диана, — но птицами он интересуется.
— И настолько, — продолжил Каннинг, — что добрался в поисках рябков до самого Биканира. А когда вернулся, миссис Нортон уже упорхнула. Мне сдается, что соблазнить жену друга — не самый благородный поступок.
— Совершенно с вами согласен, — произнес Стивен. — Но так ли уж это возмутительно? Коль на то пошло, порочный негодяй может вскружить голову какой-нибудь наивной девчонке, но взрослой, замужней женщине? Что до меня, я уверен: брак нельзя разрушить извне. Предположим, перед той миссис Нортон стоит вопрос: предпочесть кларет или портвейн. Она решает, что ей не нравится кларет, и предпочитает портвейн. С этого момента она предана этому напитку до гробовой доски, и бесполезно убеждать ее, что кларет лучше. Так и здесь мне кажется, что нет смысла осуждать ту бутылку, которую она предпочла.
— Ну хоть бы малейшее дуновение с моря, — проговорил Каннинг с низким грудным смешком, — и я бы камня на камне не оставил от вашего сравнения. Да и вряд ли его можно счесть уместным: оно бессмысленно, если вообще имеет смысл. На мой взгляд важно одно: Мортон был лучшим другом Нортона; Нортон привел его в свой дом, а тот протоптал дорожку в спальню Нортона.
— Это не есть хорошо, не стану спорить: отдает бесчестностью.
