Лицо Стауртона помрачнело еще более: пусть не по своей вине, но он здорово запоздал с прибытием на борт.
— Говоря это, я имею в виду не вас, а тех юных джентльменов-мерзавцев, которые не появляются вовремя на палубе при заступлении на ночные или утренние вахты. Воистину, на этом корабле совсем отсутствует чувство времени: вот и сейчас, в этот самый момент, на высшей точке прилива, я вынужден дожидаться…
Раздался звук причаливающей к борту лодки, потом на высоких тонах затеялся спор о плате за проезд. Джек навострил уши и помчался на палубу, метая по пути громы и молнии.
«Сюрприз», открытое море
Милая,
После переменчивых ветров у Лаккадивов мы поймали-таки муссон, и я могу, наконец, с легким сердцем вернуться к письму. Через пролив Восьмого градуса мы прошли под всеми парусами, оставив Миникой в четырех лигах к норд-норд-весту. Люди несколько оправились после стоянки в Бомбее (где, вынужден признаться, я задал им знатную работенку), и наш дорогой корабль мчится на зюйд-ост во весь опор, словно чистокровный скакун на ипподроме в Ипсоме. Мне не удалось сделать на верфи все, что намечалось, поскольку я решил отплыть семнадцатого, и хотя мы не совсем довольны нашими бакштагами и дифферентом, нам-таки удалось ухватить удачу за хвост, как говорится, и при попутном ветре фрегат летит словно куттер — совсем не то что «Сюрприз» в начале плавания — жалкая развалина, обшарпанная как барки у св. Павла, с работающими день и ночь помпами. За вчера мы намотали на лаг 172 мили, и при таком ходе на следующей обогнем с юга Цейлон и возьмем курс на Кампонг; и я буду сильно удивлен, если за две тысячи миль в океане мы не сумеем справиться с его легким (не более) стремлением зарываться носом. Но даже при нынешнем дифференте никто не убедит меня, что мы не в состоянии забрать ветер у любого корабля в этих водах. Фрегат несет много парусов, и при нашем чистом днище, мы, уверен, могли бы даже «Лайвли» дать фору в трюмсели, а может и в выносной кливер.
Истинное удовольствие ощущать, как он откликается на слабое дуновение и рвется вперед по напором сильного ветра, и если бы мы плыли не на восток, а обратно, я был бы совершенно счастлив. Ибо направляйся мы домой, «Сюрприз» мог бы поднять еще брамсели и лисели, это ясно как божий день.
Наши ребята выказали себя в Бомбее с лучшей стороны, и я искренне благодарен им. Что за отличный парень этот Том Пуллингс! Он работал как негр, день и ночь подгоняя людей, а когда адмирал прислал нам первым лейтенантом — через голову Пуллингса — этого Стауртона (когда ремонтные работы уже кончились), не издал ни единой жалобы, ни единого намека на неблагодарное обращение с ним. Работенка была тяжелая, даже не припомню такой. Боцман слег, отчего Пуллингсу пришлось еще хуже — похоже, он ни разу не сошел с корабля на берег, приговаривая с обычной своей усмешкой, что «Бомбей я и так знаю — часто бывал тут, это для меня как Госпорт». По счастью, распространились слухи, что эскадру Линуа видели у мыса Коморин, и потому люди с работали с охотой. Я, можешь не сомневаться, не спешил их разубеждать, хотя и сейчас уверен, что французы не осмелятся забраться так далеко на запад.
Господи, как вкалывали мы под этим палящим солнцем! Наш казначей, мистер Боувз, оказался большим подспорьем — разве не удивительно? Но он настоящий морской офицер. Он и Бонден (пока последний не обварил руку смолой), прекрасно заменили боцмана. Уильям Баббингтон тоже прекрасный молодой человек, хотя едва только он вступил на берег, как оказался загарпунен какой-то мерзкой шлюхой, и его пришлось в результате поместить под арест. Но все же, когда нам пришлось столкнуться с непредвиденными трудностями, о которых я поведаю ниже, он выказал себя с лучшей стороны. И молодой Кэллоу, этот несносный юнец, здорово возмужал. Очень полезно для мичманов поучаствовать в таком авральном ремонте, с операциями, которые редко выполняются на корабле, находящемся в плавании. А он постоянно был при мне. Я тоже редко сходил на берег, только по служебной надобности, да еще пообедал с адмиралом.
Вот тут, дражайшая Софи, я вступаю в мелкие воды не имея карты, и опасаюсь крепко засесть на мель, поскольку, как тебе известно, не слишком силен в обращении с пером. Но так или иначе, буду продолжать как могу, полагаясь на твое доброе разумение. Едва ли не за час до получения твоего последнего письма я с удивлением узнал, что Диана Вильерс в Бомбее. А также то, что тебе, как и Стивену, известно было, что она там. В голову мне одновременно пришли две мысли. Во-первых, я понял: тебя смущает, что сойдя на берег, я окажусь рядом с ней. А во-вторых, я очень испугался за Стивена. Думаю, не будет предательством (поскольку он никогда не говорил со мной об этих вещах — доверительно, хочу отметить), если я скажу тебе, что он был, и — боюсь, по-прежнему, — страстно влюблен в Диану. Стивен чертовски скрытный малый, и не могу сказать, что вижу его насквозь, но я люблю его больше, чего кого-либо (за исключением тебя), а сердечная привязанность способна открыть больше, чем рассудок. Он вспыхнул как мальчишка когда мы приблизились к берегу (тогда это удивило меня), и вспыхнул снова когда я упомянул ее имя, хотя он и пытался скрыть это. Ему с самого начала было известно, что она в Бомбее. По прибытии он выяснил, что сейчас ее нет в городе, но что она должна вернуться семнадцатого. У него возникло твердое намерение повидаться с ней, и отговорить его было, разумеется, невозможно. Прокрутив это все в уме, я пришел к выводу: или она варварски обойдется с ним, или он затеет дуэль с Каннингом, или и то и другое вместе. Ему сейчас лучше, гораздо лучше, но он не в состоянии драться или выносить грубое обращение.
И я решил выйти в море до наступления этой даты, что, помимо прочего, ускорило бы и мое возвращение домой. И навалившись со всей силой на переоснащение корабля, могу похвалиться успехом своей затеи. Но в то же время меня терзали сомнения. Стивен пропал, и я злился на него за пренебрежение обязанностями по осмотру команды и пополнению запаса лекарств — о нем не было ни слуху, ни духу. А прибывший на борт мистер Стенхоуп дал понять, что побывал вместе с ним и миссис Вильерс на острове Элефанта. Я решил посадить Стивена под арест, если только мне удастся его разыскать, но ничего не вышло. Я был в ярости, но также сильно переживал, и решил, что как только он вернется на корабль, закатить ему выговор по службе, а заодно и высказать все лично, как друг.
Мы стояли на одном якоре на фарватере, «Блю Питер» с самого рассвета развевался на фок-мачте. Наконец, прибыла его лодка, и я, разгоряченный жарой, волнением, бессонной ночью и заведенный подначками секретаря посла (пренеприятнейший тип, кстати), уже готов был обрушить на Стивена сокрушительный бортовой залп. Но при виде его сердце мое дрогнуло: ты даже представить себе не можешь, каким несчастным и больным он выглядел. Мэтьюрин от природы смугл, прибавь еще загар — но в ту минуту он казался бледным, скорее даже серым.
Боюсь, она обошлась с ним очень и очень круто, поскольку, хотя мы в море уже несколько дней, и идем постоянным курсом при попутном ветре и спокойном море — а это, на мой взгляд, лучший способ забыть про все береговые неприятности, — он до сих пор не оправился. Иногда мне даже хочется, чтобы на борту вспыхнула какая-нибудь не слишком страшная эпидемия — это могло бы пробудить его, но увы: пока в списке больных только Баббингтон, все остальные чувствуют себя просто великолепно, за исключением мистера Реттрея да пары матросов с солнечным ударом. Никогда я еще не видел его таким подавленным, и теперь даже рад, что не прибег к суровым мерам: помимо прочего, было бы очень неудобно посадить его под арест, раз мы размещаемся вместе, ведь свита посла занимает все каюты. Как бы то ни было, надеюсь, что все в конце концов устроится, соленая вода и расстояние унесут все прочь. Вот прямо сейчас он сидит на рундучке у правого борта, изучая малайский словарь, и посмотрев на него, ты бы решила, что перед тобой старик. Как мечтаю я встретить один из фрегатов месье де Линуа, и сойтись с ним борт к борту, рей к рею. Мы научились живо обращаться с пушками, и не сомневаюсь, что сумеем с толком применить их. Нет ничего лучше, чтобы быстро поднять настроение.
